Меньшая часть строительных реклам намекала на прямо противоположную по смыслу аудиторию: с макетов улыбались женщины в трусах, а иногда в вечерних платьях, трусов под которыми как раз явно не было. Более дорогое и престижное жилье, таким образом, практически напрямую позиционировалось как квартиры для любовниц и содержанок, и Владу такая прямолинейность не нравилась. Но его, во-первых, никто не спрашивал, а во-вторых, российская рекламная индустрия вообще не любила намеков, метафор и прочих, как выражался Костик, «жопных улыбок». Была и еще одна причина, по которой Влад решил жестко не рекомендовать «Мульти-Пульти» выбирать эскортное направление будущей рекламной кампании. Дело в том, что он бы, может, тоже купил дорогую квартиру и водил туда женщин в вечерних платьях, а не малоразборчивых диджитал-чикуль, но даже на первый взнос по ипотеке ему с его зарплатой пришлось бы копить лет сорок.

В отличие от создания фиктивных конкурсов в «Одноклассниках», конкурентный анализ Владлену ужасно нравился и шел легко. Он не замечал усталости от предыдущей бессонной ночи и последующего мутного дня, не чувствовал подступившего уже голода, не обращал внимания на быстро наступившую за окном ночь и даже на пропущенные звонки от Костика. Уже за полночь Влад сохранил драфт в «Apple Keynote», распрямил затекшую спину, ойкнул, оглушительно зевнул и огляделся по сторонам, не сразу сообразив, где находится. Усталость свалилась на него вся сразу, словно только и ждала этого момента: глаза вдруг почти перестали открываться, лицевые мышцы расслабились до состояния теста.

По дороге в туалет он впервые за несколько часов вспомнил о хозяйской комнате – и не без опасения покосился на ее дверь; та выглядела ровно так же неприступно, как и в день осмотра квартиры с риэлторшей.

– Че только не привидится, – вслух пробормотал Влад.

И тут же кое-что вспомнил.

Он выдернул из кармана телефон, открыл фотогалерею и прокрутил вниз несколько экранов с мутными кадрами из подъезда. Нет, нет, нет… Так, вот оно!

Следовавшие за запоротыми фотографии тоже были темноватыми, но вполне различимыми.

Темная пыльная комната раза в полтора меньше той, в которой он спал. Окна действительно не видно: наверное, половина комнаты оттяпана при перепланировке более энергичными соседями. Два стола друг на друге, один ножками вверх. Несколько разномастных вешалок, скрученных между собой проволокой. Какая-то, что ли, этажерка, задернутая серой простыней. Связки книг в одинаковых обложках – наверное, Большая Советская Энциклопедия или еще какой-то казавшийся бесценным, но моментально превратившийся в мусор артефакт ушедшей эпохи. Неинтересные, неживые осколки чьей-то чужой жизни.

Владлен скрольнул вправо еще несколько почти одинаковых фотографий кладовки, отругал себя за излишнюю впечатлительность и с облегчением стер почти всё, что наснимал за сегодняшний день, – память у телефона была хоть и большая, но не резиновая.

Спал он на этот раз глубоко и без снов – мама в свое время говорила: «как младенец». Хотя младенцы, по представлениям бездетного Владлена, как раз таки постоянно орали и ссались под себя, мешая спать взрослым.

Резко усилившегося запаха гнили спящий Владлен не ощутил.

Шагов за запертой дверью совершенно обычной хозяйской комнаты – не услышал.

Не услышал и протяжного скрипа, словно к двери изнутри прильнул кто-то одновременно очень тяжелый и пустой.

В новой квартире Влад быстро прижился: подключился к дорогущему, но единственному домовому провайдеру; удачно забрал у переезжающей в Вильнюс коллеги почти новую икейскую мебель; отдраил холодильник – сам, потому что в «Мульти-Пульти» начались легкие задержки зарплаты.