Я не узнала дверь «своего» тотуса — все они были одинаковы. Но, войдя, Пальмира сделала несколько торопливых шагов и встала, как вкопанная. Мне даже показалось, что ее пробрала едва заметная дрожь. Она сгорбилась и опустила голову:

— Господин Элар…

Имперец окинул ее напряженным взглядом, пристально посмотрел на меня, снова на Пальмиру:

— Так откуда ты ведешь эту рабыню?

Странный вопрос. Но еще больше меня смутил тон, которым он был задан. От этих интонаций в груди сжался тугой ком. Я каким-то звериным чутьем чувствовала опасность.

15. 15

Пальмира молчала. Лишь низко склонила голову, будто признавала какую-то великую вину. Я замечала, как она была напряжена. Как задеревенела спина, как ступни в мягких рабских туфлях с усилием прижались друг к другу, как напряглись икры. Я готова была поклясться, что Пальмира едва-едва заметно дрожит. Внутри завязалось что-то вроде жалости. Недавние мысли показались опрометчивыми, резкими. Может, не так она и плоха…

Элар сделал пару неспешных шагов, цокая каблуками по камню. Этот резкий звук оглушал, разносился в гулком тотусе. Я отвыкла от звука шагов. Нормальных обычных шагов. Теперь они казались аномальными, инородными. Имперец подошел еще ближе, остановился перед Пальмирой. Какое-то время смотрел на нее, потом поддел пальцем подбородок. Вынуждая поднять голову:

— Так откуда… ты ведешь эту рабыню, Пальмира?

Этот вкрадчивый тон заставил меня похолодеть. Было в интонациях что-то знакомое, едва заметное, как крошечный, но значимый маркер. Что-то, что вынуждало стискивать зубы. Что-то, что я не могла идентифицировать. Я не видела лица Пальмиры, но имела возможность отчетливо рассмотреть лицо Элара. Скорее всего, мне тоже следовало опустить голову, сжаться, стать незаметнее, но я рассматривала. Сейчас он казался моложе, чем тогда, на тех отвратительных смотринах. Стройнее, выше… опаснее. Не точеный красавец, но и не урод. Не было никакого сомнения, что передо мной полукровка. Как я не заметила этого в прошлый раз?.. Сколько именно в нем высокородной крови могла сказать лишь лаборатория. Да это и не имело значения. Но кровь будто придавала ублюдку больше веса. Пусть на ничтожную часть — но, все же, высокородный, будь он проклят! Я помнила его ухмылку, когда он говорил Кондору про седонин. Я помнила его небрежный жест, когда он давал отмашку проклятому медику. Я ненавидела его.

Пальцы Элара коснулись бледной щеки Пальмиры, та вздрогнула от этого касания. Он чуть склонил голову, прикрыл глаза:

— Итак… Пальмира… Где же была эта рабыня?

Казалось, от страха имперка онемела. Молчала, задеревенев.

Пальцы Элара мягко скользили по ее щеке:

— Ну же… Я жду.

Пальмира с трудом сглотнула, я ясно различила это усилие. Ее пышная грудь под коричневой кофтой часто вздымалась. И мне стало почти стыдно за то, что я наговорила совсем недавно. Наверное, я была во многом не права. А, может, и во всем. Я поймала себя на мысли, что в эту минуту переживала за нее, не за себя, хотя речь шла именно обо мне.

Элар резко убрал руку:

— Отвечай.

Пальмира вновь сглотнула, опустила голову, глядя себе под ноги:

— В секторе V80, мой господин.

На лице имперца отразилось замешательство:

— V80? Зачем? Что она там делала?

Пальмира опустила голову еще ниже:

— Мне приказали, мой господин. Приказали привести ее.

Элар нахмурился:

— Кто приказал? — Он вновь поддел пальцами подбородок Пальмиры, вынуждая поднять голову: — Кто приказал?

Она молчала, будто слова застряли в горле, открыла было рот, но Элар сам же остановил ее, даже нервно вскинул руку: