– Стой, Сафронова… Немедленно вернись и… поцелуй меня… иначе… будешь отчислена…
4. Глава 4
– Думаешь, он забыл? Реально забыл о нас? – вцепившись мне в рукава с обеих сторон, обе мои подруги зашипели почти одновременно, как только хлопнула дверь внутреннего помещения за кафедрой, означая только одно – декан Игнатьев в аудитории и через пару минут поднимется на кафедру.
Я и сама бы очень хотела знать ответ на этот вопрос. Очень хотела бы, потому что одно дело – ввести человека в транс и усыпить, и совсем другое – заставить его забыть обо всем этом после пробуждения.
Но на самом деле меня сейчас больше волновал совсем другой вопрос, напрямую связанный с моментом, о котором я девчонкам так и не решилась рассказать.
«Стой, Сафронова… Немедленно вернись и… поцелуй меня… иначе… будешь отчислена…»
Что это было? Нет, даже не так. ЧТО ЭТО БЫЛО, ЧЕРТИ БЫ ЕГО РАЗОДРАЛИ, ЭТОГО ИГНАТЬЕВА?!
Что за извращенный эротический сон он наблюдал в моем исполнении? Он же меня ненавидит и даже не скрывает этого, разве не так? Брезгует даже – судя по тому, как отреагировал на моё предложение вчера сделать ему расслабляющий массаж. А потом и вовсе отпрянул от меня, когда я уселась перед ним на стол. Преподов подговорил, чтобы они мне карьеру зарубили, сделав троечницей... называет посредственностью, колхозницей…
Так с какой же стати тогда он гоняется за мной в снах, принуждая поцеловать его?!
А может, всё дело в том, что сон был не простой, а гипнотический, раскрывший его мазохистские наклонности? Бывает же такое – то, что человека отвращает в реальной жизни, становится предметом его вожделения в снах. Как, например, женщины, возбуждающиеся на мысли об изнасиловании, или латентные гомосексуалисты – о мужчинах.
Я усмехнулась себе под нос и покачала головой – вот кто бы мне вчера сказал, что результатом нашего эксперимента будут мои размышления об эротических наклонностях господина декана – ни за что бы не поверила.
– Он улыбается! Улыбается, Алин… – снова зашептали вокруг меня девчонки, возвращая меня к более насущным делам. – Игнатьев улыбается…
Я вскинулась и подняла глаза к невысокой сцене, на которую уже всходил Андрей Федорович, держа картонный стакан с кофе в одной рукой, и тонкий лэптоп – в другой.
– Добрый день, господа студенты! – поздоровался он по-русски, устраиваясь за длинным столом рядом с кафедрой, и тут же перешел на английский, перечисляя планы на сегодняшний семинар: разбор отрывка из средневековой баллады, позднесредневековые особенности рифмы, стандартизация английского языка под руководством королевской академии наук времен Елизаветы Второй…
Мне на все это было наплевать, если честно – открыв от изумления рот, я смотрела на умиротворенное, благостное лицо господина декана и не верила своим глазам. Он действительно улыбался! Не то чтобы прям во все тридцать два зуба, но довольно отчетливо – не спутаешь.
И по мере того, как настроение декана замечало всё больше и больше народа, вокруг нас постепенно нарастал приглушенный, удивленный гул – еще бы! Декан вообще никогда не улыбался – особенно студентам и особенно на лекциях! Его лицо всегда выражало эдакую микстуру высокомерия и язвительного скептицизма, а губы если и кривились когда-нибудь, то в издевательской или торжествующей усмешке, но никогда не в улыбке – тем более, такой простой светлой и искренней!
Может, он просто выспался благодаря моему гипнозу? Или выговорился, вспомнив прекрасную пору детства? А может… получил от меня во сне то, за чем гонялся?
Мои щеки обдало жаром – конечно же от возмущения, а не от того, про что можно было подумать, глядя на меня со стороны. Еще чего не хватало – стать эротическим фетишем мужчины, который меня терпеть не может! Могу себе представить, что он там нафантазировал, этот Игнатьев… Уж наверняка догнал и зацеловал насильно – это как минимум!