Мои умения, увы, заканчивались кривым шитьем и неаккуратным штопаньем. Хотя и в этом я была не ахти – стежки получались неровными, узлы – неопрятными. Но все же лучше коряво зашивать мелкие дырочки и пришивать пуговицы, чем пытаться приготовить что-то съедобное из местных кореньев и злаков, которые Анара умудрялась превращать во вполне сносную еду.

Одежду, как и посуду, я нашла здесь, в доме, когда в первые дни методично осматривала его от сырого подпола с паутиной до пыльного чердака с мышиными гнездами. Вещей было немного, все они находились в отвратном состоянии – моль, плесень и время не пощадили ничего. Но за неимением другого гардероба приходилось носить то, что висело в дубовом шкафу с прогнувшимися полками.

Платья в шкафу выглядели удручающе: одно выцветшее до грязно-розового, с оборванными кружевами, другое – коричневое, с неаккуратной заплаткой на боку, явно сделанной наспех. Мужские штаны из грубого сукна были на два размера больше – подвязывала веревкой, подобранной в конюшне. Нижнее белье – грубый лен, колющийся на теле и натирающий кожу. Шапка с дыркой на макушке, через которую выбивались светлые волосы, варежки – одна с торчащей ниткой, будто палец высунул язык. Зато плащ хоть и протерся на локтях до дыр, но от осеннего дождя хоть как-то спасал.

Негусто, конечно. Но у той же Анары не имелось и половины моего "богатства" – она носила перешитую из мешковины юбку и мужскую рубаху, подобранную бог знает где.

И вот теперь я, прикусив язык, старательно чинила коричневое платье, пытаясь сделать стежки хотя бы чуть ровнее. Иголка то и дело норовила соскользнуть с толстой ткани, оставляя на пальцах красные отметины. А за окном снова начинал накрапывать дождь, стуча по жестяному подоконнику, как будто отсчитывая минуты до следующей баронской "милости".

Я пристроилась в кресле с просевшими пружинами, подложив под бок подушку с дырявой наволочкой, из которой торчали клочья конского волоса. Вытащила из плетеной корзины серую кофту с растянутыми рукавами – когда-то она, должно быть, была темно-синей, но годы и стирки сделали свое дело. Ткань была жесткой, как мешковина, а дырки по краям с неровными краями действительно напоминали мышиные укусы.

Иголку нашла в жестяной шкатулке среди ржавых пуговиц разного калибра – тупая, кривая, с ушком, в которое с трудом пролезала толстая нитка, вытянутая из распущенного шерстяного носка. На Земле я просто взяла бы готовый набор для шитья из ближайшего супермаркета – с тонкими иглами, наперстком и мотками ниток всех цветов. Здесь же приходилось выкручиваться, используя то, что пережило прежних хозяев.

Дыру на локте кофты начала зашивать «вперед иголку», как когда-то учили на уроках труда. Нитка петляла, то слишком туго стягивая ткань, то провисая неопрятными петлями. Пальцы вспотели – игла то и дело выскальзывала. Укололась, вслух ругнулась, прижав к губам капельку крови.

Анара, сидя на полу со скрещенными ногами, ловко штопала свои потертые портки. У нее получалось удивительно аккуратно – игла мелькала, заплатка ложилась ровно, стежки были одинаковыми, будто нарисованными. Моя же кофта теперь напоминала жертву плохого хирурга: швы торчали в разные стороны, узелки сбивались в комки, а ткань морщилась.

– Может, пуговицу пришить? – спросила Анара, кивнув на мои потуги. – Закроет дырищу.

– Да нет, тут дыра большая… – пробормотала я, пытаясь распутать нить, которая уже успела запутаться в неумелых пальцах.

Анара фыркнула, протянула свою иглу – острее, с ниткой, натертой воском для гладкости.