Анара говорила, вытирая пот со лба грязным рукавом: «Еще пару дней продержимся». Видимо, это и называлось «продержаться» – когда в животе сосет, но еще не сводит от голода.
Сама Анара, приземистая орчанка с руками как лопаты, красными от печного жара, крутилась у печи, будто ветер гнал ее. Ее холщовый фартук был в подпалинах от углей, а волосы, собранные в тугой пучок, торчали соломинками, выбиваясь из-под платка. Она ловко швырнула в печь охапку хвороста – треск стоял, как на пожаре, искры сыпались на пол.
– Госпожа, приходил слуга барона Арнакского, – бросила она через плечо, поддевая ухватом горшок с облупившейся эмалью. Из него повалил густой пар, запахло тушеной капустой, лавровым листом и чем-то подгоревшим на дне. – Принес морковку, пару луковиц да полмешка картошки. Гнильцой пахло, но я обрезала. Сказал, у них излишки. Барон нас угощает.
Она фыркнула, вытирая руки о фартук. Я знала, что значит это «угощение» – подачки, чтобы не сдохли в ближайшее время.
– Я все потушила. Ну и яблоки с остатками сахара запекла. Должно получиться вкусно.
Она шлепнула на стол миску с овощами – морковь кривая, будто судьба, картофелины размером с куриное яйцо, в некоторых уже виднелись черные глазки. Рядом поставила железную сковороду с яблоками: кожица лопнула, сахарная корочка местами подгорела, но от них все равно пахло сладко, как от последнего кусочка лета.
Я покивала. С голодухи все вкусно. Даже эти жалкие дары барона, даже подгорелые края. Главное – еще один день проживем.
Глава 2
Барон Алексис горт Арнакский был смеском – наполовину оборотень с серой шерстью на сгибах рук, наполовину орк с выдающимися клыками. Он владел обширными землями, тянувшимися от Черного бора до реки Стикс, имел три десятка крестьянских семей для их обработки и просто мечтал переженить всех своих семерых сыновей. Увы, пока что нашлись жены только троим старшим – толстобоким, но добродушным парням, что неимоверно расстраивало домовитого и семейного барона.
Здесь, на самой окраине империи, где дороги зарастали бурьяном, а почтовые кареты появлялись раз в сезон, вообще были проблемы с выбором пары. Молодые все были просватаны с рождения – крестьянские девки за пастухов, купеческие дочки за приказчиков. И чем больше детей рождалось у семьи, тем больше была вероятность, что кто-то из чад останется без пары, как третий сын мельника, тридцатилетний дылда, так и не нашедший себе невесты.
И потому, когда в разрушенной усадьбе, стоявшей без хозяев добрых пятнадцать лет, внезапно появилась я, барон, мой ближайший сосед, посчитал это знаком с небес. С тех пор он активно обхаживал меня, намекая, и прямо, и косвенно, на возможное родство. То пришлет слугу с корзиной лесных орехов, то явится лично – потный, важный, в бархатном камзоле, пахнущий псиной и дешевым табаком.
– Милейшая госпожа, – говорил он, прижимая к груди свои волосатые руки, – мой младший такой воспитанный юноша! Играет на лютне, стихи пишет…
Я вежливо улыбалась, а он тем временем то и дело присылал со слугами то мешок картошки, то десяток вяленых рыбин, то кролика из своих угодий. Без этих подарков мы с Анарой давно бы умерли от голода, как прежние обитатели усадьбы – от чахотки и безысходности.
Анара, вытирая заскорузлые руки о засаленный фартук, буркнула, помешивая похлебку:
– Опять его слуга глазами стрелял – мол, когда уже свадьбу сыграем? Я ему кочергой пригрозила.
Я фыркнула. Анара, бывшая солдатская маркитантка, была быстра на расправу с равными себе. Со знатью – другое дело.