Ничто не ускользало от его взора:

– Как ни странно! – мог радостно воскликнуть Миша. – Эта ночная бабочка спала и ночью, и весь день уже спит!!!

Или:

– Ты знаешь, Вася, – говорил Миша, – что вода – это минерал, и если б не было воды, не было бы и жизни?!

А до чего он тонко чувствовал красоту окружающего мира!

Как-то слесарь-сантехник из нашего коттеджа выставил во двор унитаз.

И оставил его там стоять до скончания веков.

– Какое безобразие! – заметил наш сосед, который впоследствии осыпал Васю розами. – Унитаз тут выставили! Хоть марлечкой прикрыли бы!

Миша ответил ему высокомерно:

– Друг мой! Унитаз обладает такой совершенной формой, что лишь ханжа может потребовать прикрыть его марлей!

В общем, решающим доводом Любы и Лары в пользу Мишиного участия в съемках «Ричарда» оказалось:

– Прославитесь!

– Но я не стремлюсь к артистической славе! – ответил Миша. – А впрочем… Стараться избегнуть славы – такая же глупость, как и стремиться к ней.

И он согласился.

Наутро Вася его разбудила и сказала:

– Пора на войну! Хватит бока пролеживать, крестоносец!

Миша вскочил и очень долго и нервно причесывался, брился и чистил зубы.

– Не надо, пап! – я просила. – В массовке лучше выглядеть нечесаным и небритым – страшнее будет!

Но он к тому же еще чрезмерно спрыснулся одеколоном «Шипр».

Как только рассвет позолотил холмы, Вася, Миша и я пешком отправились в Тихую Бухту, снабженные талонами на обед и жетоном на обмундирование саксонского воина двенадцатого века.

Мы шли гуськом по каменистой тропе, и нам среди камней встречались иногда редкие фиолетовые цикламены. Воздух медовый, яблочный, травяной. Море то появлялось из-за гор, то исчезало. В ту ночь было полнолуние, и море выглядело приподнятым, а небо низкое, серое с солнечными полыньями. Оно почти сливалось с морем от горизонта до самого побережья.

Миша вел себя неспокойно, вообще он с ума сходил от волнения, все время норовил повернуть назад и лечь обратно в кровать. Был бы у него один только жетон на обмундирование, он давно бы сбежал, лишь талоны на обед влекли его в лагерь крестоносцев.

Вскоре на холме показались реющие знамена: английское – в самом центре на возвышении, пониже флаги французов и австрийцев. А у подножия холма раскинулись парусиновые шатры крестоносцев.

Первое, что мы увидели, когда входили в лагерь, – два мусорных ящика, наполненных человеческими черепами. Зрелище этих баков заставило Мишу затрепетать от изумления и страха.

– Чьи это кости?! – в ужасе вскричал Миша. – Не артистов ли массовых сцен???

В одном шатре Мише выдали шерстяное платье, штаны и ботинки.

– Это рукава или чулки? – интересовался Миша.

– Это гетры, – отвечал ему знаменитый артист Болтнев, который с особой тщательностью расчесывал щеткой свой парик. Он играл роль главнокомандующего эрла Солсбери. – Женя, что сегодня будет? – вальяжно спрашивал он у режиссера.

– Ты стоишь на холме вместе с королем английским – и первыми появляются французы, присягая вашему знамени.

– Это значит, – говорит Болтнев, – целый день стоять за спиной у Ричарда?

– Можешь выйти вперед, – отвечает ему режиссер, – тебе все можно.

– Ребята, из массовки! Кто готов, пройдите на грим! Молодой человек! – позвали Мишу. – Вот ваши парик и усы.

Миша сначала никак не хотел надевать парик.

– Я им брезгую, – говорил Миша. – У меня к парику такое отношение, как к скальпу!

Мы сидели с Васей на плахе, ноги свесили, глядим – наш Миша выходит из шатра во всем саксонском, волосы развеваются, юбка полощется на ветру, сбоку меч…

– У вас, это самое, – кричат Мише, – ножны перепутаны! Меч серебряный, а ножны золотые!..