- Я хочу говорить со своей дочерью наедине, с глазу на глаз. – Обращаясь к беотийцу, который вызывал в ней острую неприязнь, Анния при этом даже не взглянула на него.

 Внутри у неё всё так и кипело: этот грек посмел похитить у неё Сильвию, где-то продержал её целый день, возможно, даже прикасался к ней! – и несмотря на это, внешне она казалась надменно-спокойной, сохраняя признаки патрицианского благородства.

 Беотиец на мгновение замешкался, затем, не обронив ни слова, стремительно удалился.

 - Где ты была, Сильвия? Где ты была с этим... этим греком? – Строгим голосом приступила к расспросам Анния.

 - Так случилось, в лесу нас застала гроза, - ответила девушка без всякого намёка на торопливые (и поэтому чаще всего вызывающие недоверие) оправдания. – Прогулка оказалась неудачной, и нам пришлось укрыться от дождя в пещере Горбатой скалы...

 Анния выпрямилась, и, как будто это название ударило её в грудь, настороженно переспросила:

 - Где?

 - В пещере Горбатой скалы, - ответила Сильвия тише, чем прежде, и, как показалось Аннии, чему-то улыбнулась.

 - Там было так весело? – в голосе Аннии прозвучала несвойственная ему враждебность.

 - Теперь я знаю наверняка, - Сильвия снова улыбалась, - что все легенды о страшных призраках, якобы обитающих в пещерах Горбатой скалы, не более чем выдумки! Мы с Тимном...

 - Ты – с кем?! – Анния резко оборвала дочь: так неожиданно больно резануло её слух это «Мы с Тимном».

 Сильвия догадалась о причине её гнева:

 - Я не хотела рассердить тебя, матушка, и огорчить. Прости...

 Анния вспыхнула:

 - Ты и рассердила, и огорчила меня, Сильвия! Вот уж чего я не ожидала, так это твоей дружбы с рабом!

 - Тимн – не раб, - возразила Сильвия, взглянув на неё с укором.

 - Вольноотпущенниками становятся бывшие рабы. И раб, в какие бы одежды его не рядили, навсегда остаётся рабом!

 Анния первела дыхание и, подавив новый приступ гнева, уже спокойнее продолжила:

 - Выслушай меня, Сильвия, и запомни всё, что я скажу. Не нами это придумано и даже не нашими предками-латинянами... В мире испокон веков так заведено: одно время для посева урожая, другое – для сбора; одни люди властвуют, другие им подчиняются. Как говорил Аристотель: «С самого рождения одни предназначены для подчинения, другие – для господства».

 - А как же изречение другого, не менее почитаемого мудреца: «Бог создал всех людей свободными, природа никого не создала рабом»? – тут же нашлась Сильвия, любознательности которой с детства были доступны труды греческих философов, собранные в таблинии виллы.

 - Давай оставим в покое софистов и стоиков и поговорим о тебе, Сильвия. – Анния выдержала паузу и, посмотрев девушке прямо в глаза, жёстко произнесла: - Ты увлеклась этим греческим юношей: твои глаза, твои слова выдают тебя с головой. Даже Ветурий обратил внимание на странности твоего поведения с тех пор, как этот грек появился на нашей вилле.

 - Ветурий завистливый мерзавец и брюзга. – Сильвия тряхнула кудрями. – Когда он видит кого-то в радости, его сердце чернеет от злобы... Я бы не стала доверять его наблюдениям и поспешным умозаключениям... И вообще, я уже давно собиралась сказать тебе, что Ветурию не место в нашем доме...

 - Дело не в Ветурие, - вставила Анния с явным нетерпением. – Я лишь хочу напомнить тебе, что человек, которого ты избрала себе в учителя и вместе с тем в друзья, пусть и бывший, но – раб. И посему между ним и тобой не должно быть иных отношений, кроме тех, что сводятся к правилу: «приказано – исполнено». Ибо: горе господину, который вздумает побрататься со своим рабом...