— Не все могут кривляться на камеру и зарабатывать на этом миллионы.

— Ой, не прибедняйся. Можно подумать, ты в деньгах нуждалась когда-то. А вот это всё — блажь. Осталось любовника завести, чтобы маску хорошей девочки сорвать. Например, вон того жеребца. Блин… где-то я его видела…

Я подхожу к окну. Станислав Романович на спортплощадке гоняет парней даже после окончания урока. Гоняет, как лошадей перед скачками. Тех, кто отстаёт — подгоняет палкой по спине. Какой кошмар. И всё это с видом, будто так и надо.

Но если директора это устраивает, то кто я такая, чтобы возмущаться.

— Не могла ты его видеть. Он только что отсидевший физрук с однушкой в Бутово. Не твой формат.

— А может, я для здоровья… А ты с ним…

— Нет!

— Ну да, как я забыла. Секс — для обычных людей, а ты у нас святая.

— Я не святая. Но я бы точно не стала совокупляться с твоим мужем…

— Ну, нам же всё детство талдычили, что мы должны всем делиться, — говорит Лера с тем самым выражением, за которое в детстве её хотелось придушить подушкой.

— Ну допустим, ты обиделась на меня. А родоки-то тут при чём? — Лера присаживается на край стола, как будто мы просто обсуждаем отпуск в Сочи.

— Я не обижена на них, Лер. Просто хочу пожить без надзора и совета, что надо относиться ко всему проще.

— Вообще, я проговаривала эту ситуацию со своим психоаналитиком, — говорит она тоном, которым другие заказывают латте. — Тут на поверхности лежат твои собственные комплексы. Ты всегда их вымещала на окружающих. Но люди тебе ничего не должны, понимаешь? Мы сами отвечаем за своё счастье. И берём его там, где хочется.

— И много счастья ты обрела в постели с Витей?

Она закатывает глаза.

— Да что я тебе объясняю... Короче, мать с отцом возвращаются через месяц. К этому времени, я надеюсь, ты приведёшь себя в порядок и вернёшься к мужу.

— Серьёзно? Вернусь к мужу?

— Он этого хочет. Готов простить твое безразличие.

— Лер, мне кажется это разговор глухого с немым. Я не вернусь к нему. Забирай, коль тебе так хочется.

— Не шути так. Зачем мне нищий слесарь. Сама знаешь, отец узнает, убьет его и останется все его большое семейство без пропитания. Да ты себя сожрешь от чувства вины.

— Даже жалко, что оно тебе неведомо?

— Короче... Он любит тебя. Но ему не хватало твоего внимания. Потому что ты занимаешься всем, чем угодно, кроме мужа. Сама понимаешь, мужчине нужен уход.

— В прошлый раз ты убеждала меня, что мужчине нужен хороший секс.

— Ты опять всё выворачиваешь. В общем, я сказала, что должна была сказать.

— Бесконечно благодарна, — произношу я с холодной, выверенной язвительностью.

Лера фыркает и, как всегда, не дожидаясь ответа, уходит, звонко цокая каблуками. Словно на сцене.

Дверь за Лерой захлопнулась. Каблуки её отзвучали по коридору, а в кабинете воцарилась тяжёлая, вязкая тишина.

Я медленно сажусь на стул, опускаю локти на стол и хватаюсь за голову.

Боль поднимается, как старая волна — знакомая до дрожи.

Перед глазами — вспышка: белый свет больничного коридора, я с цветами, с надеждой, с усталостью от бессонных дежурств. И дверь палаты, которая так резко распахнулась. Я так надеялась увидеть в нём хоть проблеск вины.

Но на его лице — только раздражение.

Будто я помешала. Словно вторглась.

"Ну а что ты хотела, Лер?" — его голос, ленивый, недовольный. — "Ты неделю в своей больнице зависаешь, а я не железный."

Сказано это было так, как будто я сама виновата.

Как будто ему было неудобно, что я вообще пришла.

А Лера…

— Не нуди, а… — бросила она, прикрываясь одеялом, как будто я просто отвлекла её от сериала, а не застала в постели с моим мужем.