Я тогда ждала поддержки. Хоть от кого-то. От родителей. От людей, которые раньше были за меня горой.

Но мать только вздохнула:

— Жень, надеюсь, ты не собираешься ругаться с сестрой. Ближе у тебя никого нет.

Иногда мне кажется, что близких у меня вообще нет.

Ни одного человека, который встал бы за меня. Который хотя бы в морду дал бы Вите за мои слёзы.

И тут в памяти всплывает другое — неожиданное.

Стас. Его взгляд. Его кулак.

И тот резкий, отрывистый удар, который он нанёс своему другу без всяких колебаний. За меня.

Это почему-то вызывает у меня… улыбку.

Маленькую, искреннюю. Глупую.

Я поднимаю взгляд и только тогда замечаю его. Стас стоит в дверях, прижавшись плечом к косяку. Смотрит. Спокойно. Внимательно. Словно был здесь всё это время.

— У меня есть отличный способ лечения женских слёз, — произносит он. Голос мягкий, низкий. В нём нет насмешки. Только предложение. Только вызов.

— Вы заблуждаетесь, если думаете, что секс решает какие-то проблемы, — отвечаю, даже не вставая. — Он их только провоцирует.

Он усмехается. Медленно, лениво. И делает шаг внутрь. А я стараюсь не смотреть как белая футболка облепила его скульптурно вылепленное тело. Стараюсь не вспоминать как оно выглядит без одежды.

— Проверим?

— Я бы лучше проверила действие воды на ваши потные подмышки. Вы вообще знаете, что учителям не обязательно бегать с учениками.

— А как же пример? Давай воду. Где она там у тебя.

— У вас есть тренерская, там точно стоит кулер.

— Да, знаю. Но там Смиронов с Васнецовой зависли, не хочу мешать стране повышать демографию, раз мы пока с тобой договориться не можем.

— Вы издеваетесь?! В смысле закрылись?!

15. Глава 14. Стас

Она шла быстро, но не слишком — как будто хотела убежать, но чтобы я точно успел рассмотреть. Каблуки отбивали по полу короткие, острые удары, а её тело раскачивалось в идеальном ритме. Талия перетекала в бедра так плавно, что хотелось вцепиться, вжаться ладонями, ощутить под пальцами ту самую линию, которая доводит мужчин до грани.

Я шёл за ней, не спеша. Не мог оторвать глаз. В этой походке всё: злость, гордость, упрямство и то самое отчаяние, которое выжигает людей изнутри. И которое так прекрасно снаружи.

Она распахнула дверь в спортзал — резким движением, с силой. Воздух ударил в лицо жаром, потом и резиной, пропитанной мячами и страхом восьмиклассников перед планкой.

Женя шла по залу прямиком к подсобке, где я якобы «запер учеников».

— Смирнов, если ты тронешь Васнецову своими грязными лапами — я тебе сама мозги вынесу! — рявкнула она, дёргая ручку.

Я был так заряжен, что не заметил, как подошёл слишком близко. Просто шаг — и между нами почти не осталось воздуха. Я не думал. Тело само сделало то, чего хотел я.

Ладонь вжалась в её бедро. Нет — в её идеальную, гладкую, сочную ягодицу, от которой пальцы соскальзывают, как по раскалённому воску.

Это касание было дерзким. Голодным. Животным.

Она вскрикнула и резко обернулась.

Глаза — как лезвия. В голосе — стальной край.

— Что вы делаете?!

Я сразу поднимаю руки — жест капитуляции, почти акт покаяния.

— Я… случайно, Евгения Макаровна. Просто хотел отдать ключи. Всё.

Она смотрит на меня — строго, внимательно, с прищуром. Словно хирург на операционном столе решает: резать или нет.

А я вытягиваю руку вперёд, сжимаю ключ в кулаке, изображая послушного. Покорного.

Хотя внутри всё гудит, как провод под током.

Если бы она знала, сколько во мне сейчас пульса. Как туго сжат живот, как стучит в висках.

Рука немеет — будто я не тренировал пацанов на стадионе, а последние два часа дрочил в душевой, представляя её голос и выражение лица.