Извозчик притормозил.

– Дальше не могу, барин, – виновато крикнул он, – народ теснит, ваше благородие!

Недовольно хмыкнув, Бакчаров расплатился и принялся резво расталкивать публику, пробиваясь к осаждаемому «Будапешту». У самого парадного хода он чуть не подрался с каким-то полным господином, который, наступая на него, кричал, что его знает вся мыслящая Россия.

Плюнув в лицо и отпихнув эту знаменитость, учитель яростно постучал в витражную дверь «Будапешта», да с такой силой постучал, что просто разбил ее. Тут же Дмитрия Борисовича окатили из ведра холодной водой. Разъяренная толпа, толкавшаяся позади учителя, залилась отвратительно-злобным хохотом.

– Не один ты такой в Москве умный! Не одному тебе справедливости и расправы охота!

– Куда прешь, оглобля? – возмущалась мясистая купчиха, хватая учителя за ворот шинели. – Отойди, не ты первый пришел, остолоп!

Учитель дал ей пощечину, утерся рукавом, злобно оскалился, вытащил из кармана ключ с красным номерком и, просунув кулак в отверстие от выбитого витражного уголка, закричал:

– Открывайте, сволочи, я постоялец!

Дверь тут же отворили, и мокрый Дмитрий Борисович оказался внутри. Служащие гостиницы расступились, коридорный с вновь наполненным ведром робко попятился, но Бакчаров рыча, только мотнул головой, твердым шагом миновал холл и стал, шатаясь, подниматься по лестнице. Где-то между пролеткой и парадным в толпе он потерял своих девок, и поэтому уже откуда-то сверху донеслось его злобное «водки и женщин!»

Идя по длинному вонючему коридору, где только в самом начале сонно и мутно коптила лампа, он понял, что хочет перед номером посетить уборную, общую на этаж. В темной холодной уборной странно пахло морем и журчала вода. В полумраке Бакчаров шарахнулся от зеркала, заметив в нем противного мокрого незнакомца.

В коридоре его пронзило нехорошее предчувствие, и он поспешил в свой номер.

Комната оказалась незапертой, в ней было темно, хоть глаз коли. Рассчитав траекторию до кровати, Бакчаров устремился к ложу, но грохнулся, запнувшись о чемодан. Тут же о его голову разбилась бутылка, и многорукое чудовище принялось истязать, бить, хаять десятком голосов и опутывать жгучей веревкой обмякшее тело Бакчарова.

Чиркнули спичку, зажгли керосиновую лампу, несколько свечей, и таинственно засиял номер учителя, как по волшебству теперь наполненный неведомыми гостями. Бакчаров, испуганно отдуваясь, обнаружил себя привязанным к деревянному креслу, а вокруг себя на диване, кровати и креслах полукругом рассевшихся серьезного вида господ.

Молчание длилось недолго.

– Ты кто такой? – не очень приветливо спросил его лощеный бородач с золотым моноклем на правом глазу.

– Человек это, – ответил за учителя находившийся здесь же портье, – Иван Александрович, гореть ему адским пламенем.

– Молчи, хрен моржовый, – хрипло огрызнулся какой-то бандит, сидевший рядом с лощеным бородачом, – тебя никто не спрашивал. Говно он, а не Человек!

– Напрасно это вас так возмущает. Лично я не вижу в этом ничего зазорного. Я ведь украинец, – попытался втянуться в разговор учитель. – А подобный генезис имен среди малороссиян не редкость. Вспомните, уважаемые господа, Григория Сковороду, Акима Сметану, ну в конце концов, того же гоголевского Тараса Бульбу…

– Молчать, гнида! – замахнулся на него толстяк в котелке, округлив глаза от неслыханной наглости со стороны образованного пленника.

– Бумаги его проверить надо, – тихо между собой переговаривались гости. – Что у него в чемодане? Карманы, бумажник проверь…