– Но без них тоже грустно, согласитесь?

Пожимает плечами:

– Когда я поехал на первые в своей жизни гастроли по Дальнему Востоку, всё ждал цветов и аплодисментов. А не было ни того ни другого. Потому что местные жители не привыкли щедро выражать эмоции. Но на последнем концерте мне всё-таки вручили букетик какой-то почти что травы. Жухлые такие, серенькие цветочки. Ну какие у них там росли, такие и вручили. Но в тот момент я и им радовался. А под конец карьеры уже всё равно было. В Москве на юбилеи корзины выносили килограммов по двадцать. Зарина всегда порывалась их домой забрать, красивые, мол. А таскать кто будет, я?! Прости, я тебя перебил. Так почему ещё ты сердилась, когда я приезжал?

– Потому что вы лишали меня душевного равновесия. Два часа концерта – они же пройдут. Занавес закроется, вы сядете в машину и уедете. Даже не переночуете в нашей славной дыре. А я останусь. Знаете, как сложно возвращаться в обычную жизнь после той сказки, что была на концерте? Ты такая нарядная, с цветами, в ожидании чего-то волшебного. Два часа музыки, вашей сумасшедшей энергетики, каких-то мечтаний о большой любви, о которой вы поёте. А потом всё. Ты выходишь на тёмную грязную улицу, едешь домой в грязном дребезжащем трамвае, ешь на кухне холодные макароны, утром идёшь в школу или куда там тебе надо. Как будто ничего не было. На контрасте обычная жизнь кажется ещё более убогой.

– А хочется, чтобы престарелый принц на чёрном «мерседесе» увёз с собой? – усмехается он.

Сашка резко встаёт. Делает вид, что ей срочно нужно унести пустую чашку на кухню. Нет, она очень рада, что ему лучше настолько, что появилось желание иронизировать. Но он мог бы быть слегка покорректнее. Впрочем, сама виновата. Нечего откровенничать. Ты ему ещё всю историю жизни расскажи, всё своё несчастное детство, ага. Пусть поплачет.

На кухне идеальный порядок, а жаль. Мытьё посуды, плиты или раковины Сашку обычно успокаивает. Чтобы ополоснуть одну чашку требуется меньше минуты. Тогда она хватает чайник и решительно сыплет на губку комочки соды. Давно пора было его оттереть, все бока в жёлтых пятнах. Но кран прикручивает, чтобы за шумом воды не пропустить, если позовёт. Или позвонит. Чувствует она себя отвратительно. Ну что он за человек? Вот обязательно так, вслух? Ну да, да, мечтала, что увезёт. Кто в пятнадцать-шестнадцать лет не мечтает, какая девчонка? Принцы просто у всех разные. У неё вот такой. В вечном треугольнике «принц, принцесса и дракон» её тянуло к дракону. С большим пузом, дурным характером и богатым жизненным опытом.

– Ты зря обижаешься, девочка. Я не сказал ничего обидного.

Сашка резко оборачивается. Он стоит на пороге, привалившись к косяку. Небрежно так стоит, руки сложены на груди, глаза насмешливые. Выглядит в целом удовлетворительно, но Сашке всё равно совестно. Заставила его подняться.

Всеволод Алексеевич отлепляется от косяка и неторопливо идёт на своё место во главе стола, усаживается, задумчиво смотрит на вазочку с баранками и его печеньем, берёт одну баранку, разламывает:

– В итоге ведь так всё и получилось, Саш. Всё сбылось, о чём мечтала? И что хорошего?

Сашка молчит.

– Знаю, о чём ты думаешь. Что тогда, столько лет назад, всё казалось другим. Что принц ещё не хватался то за сердце, то за ингалятор, и был в общем даже ничего. Могу понять вашу психологию. Но и ты нашу пойми. Мы ведь знаем, что любят не нас. Любят тот образ, который мы создаём. Ту красивую жизнь, которой живём. Те возможности, которые у нас есть. Я не конкретно про тебя. Я пытаюсь тебе объяснить, почему адекватные артисты держат дистанцию.