Однако сегодня астма легко не сдаётся. Он уже дышит, но мелко и часто, с сильным присвистом. Лицо сразу осунулось, черты заострились, под глазами чёрные тени. Плохо, не пришлось бы капать. И сахар надо проверить.

– Пойдёмте в дом. Подниметесь?

Сашка протягивает ему руку, но он встаёт сам. С сожалением смотрит на клумбу:

– Не… доделал.

– Завтра доделаете, вот проблема. Пошли, пошли. Полежим, телевизор посмотрим. И, пожалуй, кислородом подышим. Да?

Молчит. Обиженный такой, сам на себя, расстроенный.

– Там… полить… надо. Семена.

– Хорошо, я полью.

Садовод-любитель. Сашка доводит его до спальни. Не ложится, садится. Сашка не спорит, пусть делает, как ему удобно. Подкладывает под спину подушки, измеряет уровень сахара. Он, даже не смотря на экранчик, расстёгивает куртку, поднимает майку, давая ей доступ к дозатору инсулина. Сашка очень не любит, когда он такой покорный, это для него ненормально. Нормально спорить, огрызаться, капризничать, изображать артиста. Впрочем, артист он и есть. Абсолютный артист, за десятки лет личина избалованного вниманием любимца публики въелась прочно. И Сашку больше пугает, когда она не на месте.

– Кислородом подышим?

Мотает головой. Это он терпеть не может, ему кажется, он в маске сильнее задыхается.

– Окошко… открой. Попить. И массаж. Заложено… всё. Пожалуйста.

Сашка скрипит зубами. И чувствует себя последней сволочью. Нельзя заставлять его просить. Сама должна была додуматься, предложить. Распахивает окно, включает телевизор, чтобы трындел, чтобы не оставлять его в пустой и тихой комнате. Даёт в руки телефон:

– Я на пять минут. Сделаю вам чай. Если что, набирайте.

В такие моменты ей очень не хватает Тонечки. Пусть Тоня не врач, но вторая пара рук точно не помешали бы. Посидеть, последить, подменить, чай сделать хотя бы.

Возвращается с чаем так быстро, насколько возможно. Ставит кружку на тумбочку, садится рядом. Теперь самое сложное. То, чего она старательно избегает до последнего, так что ему приходится просить. И она ненавидит себя за это. Массаж помогает порой лучше, чем уколы, а остаточные явления снимает просто прекрасно. Во время массажа он и успокаивается сразу, и расслабляется. Но чёртовы тараканы в башке его личного доктора мешают им обоим прибегать к такой простой и полезной процедуре часто.

Надо, Саша, надо. Ты же слышишь, как он свистит. Ты уже заставила его просить. Что, нравится чувствовать свою власть? И чем ты тогда лучше Зарины? Ну ты ещё брось его тут, закрой дверь в спальню и пойди займись своими делами. В салон косметологический сходи, например.

Сашка качает головой, словно пытаясь разогнать мрачные мысли, тянется к тумбочке за массажным кремом. Всеволод Алексеевич молча за ней наблюдает. Сашка снимает с него майку. Заставляет откинуться на подушки. По правилам сначала перкуссионный массаж, простукивания. Как он сам выражается, сначала гадости, потом радости. Радости – это всякие там поглаживания, разминания. Сашкины руки скользят по его груди. Сначала с осторожностью. Потом ей удаётся отключить голову, и руки делают всё сами и уже как положено, как делали сотни раз с другими пациентами. Он прикрывает глаза и вдруг спрашивает:

– Тебе неприятно, да?

Теперь со свистом втягивает воздух уже Сашка. Она боялась чего-то такого. Вопроса, на который не сможет дать ответ. Потому что он всё неправильно понял.

– Нет, – продолжает он, и Сашка машинально отмечает, что паузы между словами на вдох пропали. – Мне однажды попалась медсестричка, которая перед любой процедурой надевала перчатки и потом сразу бежала мыть руки. Ты так не делаешь.