Я закрыла книгу дрожащими руками. Она сразу выскользнула из них на мои колени, и я едва успела подхватить её. Схватила так крепко, что костяшки пальцев побелели, прижала к себе, сняла очки и опустила голову, содрогаясь в беззвучных рыданиях. Господи, как мне было страшно. Как мне было страшно, одиноко и невыносимо больно в эти минуты…

***

Приехав домой, я прошла по знакомым до боли улочкам нашего района. Возле метро – как всегда суета, да и только. Свернула на Маршалла Соколовского и побрела к нашей великолепной высотке – тут таких, в нашем районе, было очень много, но свой дом я любила больше всего – мне он казался самым красивым. Я зашла в чистый ослепляющий лоском и чистотой холл, привычно поздоровалась с девушкой на ресепшне и прошла к лифтам. Двенадцатый этаж.

Я вошла в нашу большую трёхкомнатную квартиру. Мы жили здесь с родителями, казалось, целую вечность. Но когда мне исполнилось девятнадцать, мы тогда с Вадиком встречались чуть меньше полугода, папа купил мне квартиру в новостройке в Митино. Дом достроился, родители сделали ремонт, и через год, мы с Вадиком уже переехали туда, в мою однушку.

Прожили там два года. Мы всего-то с ним встречались три с половиной. В последний год у нас уже было совсем всё плохо – я поняла, что уже давно не люблю моего веселого и такого же очкастого ботаника, как и я, Вадима Звягина. Да и он уже давно ставил мне в упрек мою холодность и нежелание с ним быть, всё больше ревновал, срывался по пустякам...

А потом умерла мама, и мы с Вадимом сразу расстались. Я сама собрала его вещи, просто сказала, что всё кончено и выставила их за дверь. Он тогда не сказал мне ни единого слова, потому что уже давно и так знал, что когда-нибудь этот момент настанет. Нам обоим было только до самой страшной жалости невыносимо, что этот момент настал именно тогда, когда в моей жизни произошла настоящая трагедия. Уже через неделю я переехала в родительскую квартиру, к папе, а эту сдала. Папа был в страшном состоянии, и я даже боялась оставить его одного... Хорошо, что его тогда съела работа, она его тогда вообще здорово вытаскивала – как-то так получилось, что у него начались сплошные командировки, и это подействовало на него лучше всякого санатория. Но к психотерапевту, как и я, он ходил еще очень долго, и все эти таблетки… Господи, у нас вся аптечка была завалена антидепрессантами, моими и папиными вкупе.

В то время я как раз окончила университет, и мне с моим красным дипломом и отлично пройденной практикой, прежде всего, предложили работу на кафедре. Деньги не такие большие, но уют, спокойствие, умиротворение, моя любовь к университету…. Всё это окупало какие-то большие заработки в крутых фирмах и прочее, прочее, отчего меня уже давно воротило. Конечно же, я сразу согласилась. Теперь-то мне пришлось уволиться, конечно. После всего случившегося с отцом. Во-первых, я теперь должница Кедровского, и мне нужно отрабатывать у него, во-вторых… Я положила книгу Гёте на тумбу перед зеркалом, рядом с корзинкой, где хранилась всякая мелочевка…. Во-вторых, как только Сергей с Лебедевым заберут то, что хотят, мы с папой уедем – навсегда или на время, но куда-нибудь уедем. Заляжем на дно.

Теперь мне уже не до чего. Жаль только, что увольнение из университета получилось скомканным и быстрым. Но всё равно, теплым, насколько это было возможно при всей ситуации. Я, конечно, мечтала, что когда-нибудь у меня будет возможность заехать туда к моим дорогим коллегам, в родную альма-матер… Навестить, обнять, просто вместе попить чаю…