Подонок и скотина! Он посмел заявить все свои никчемные претензии моему раненому в перестрелке отцу, нажаловаться на меня, ещё и выставить какие-то требования! Как жаль, что я тогда на глазах у всех не успела вцепиться в его уложенную шевелюру.

***

Я одним глотком допила кофе, смяла стаканчик в руке и швырнула в урну. Спустившись в метро, я постаралась отключить все лишние мысли и хоть немного расслабиться, и теперь на автомате делала привычные движения – проездной, турникет, спуститься по лестнице, дать эскалатору увезти себя под землю, цепляться равнодушным взглядом за разноцветные куртки, разномастные лица… И дальше – дождаться на платформе теплого ветра, с которым прибывает на удивление почти пустой поезд, занять место в вагоне и снова потеряться в путанице мыслей…

Мне на Октябрьское поле. Мы жили там с тех времен, как построили мой дорогой, возлюбленный дом в серых тонах – красивый, величественный, и к тому же очень удачно расположенный. Хоть от метро всего пять минут, но на улице Маршала Соколовского никакого лишнего шума и суеты при этом не было, по крайней мере, если и бывали, то не в каких-то непомерных масштабах.

Наш дом был элитного класса. Он был огорожен, там была отдельная парковка для машин, великолепная территория для прогулок, детская площадка, словно целый городок, великолепный подъезд и, конечно, холл с большими окнами с ресепшном и диванами, да и вообще со всеми плюшками, полагающимися таким домам. Не любила я здесь только одно – снобы здесь были все, начиная от уборщиц и охраны и заканчивая жителями. Мы с родителями типа были в их тусовке, но меня коробило от всего этого – я была приветлива, учтива, но держала крайне далекую дистанцию. Мама тоже не особо любила всё это, но не жаловалась, относилась спокойно, с некоторой толикой холодного равнодушия и вежливости. Папа был всегда доброжелателен и не чувствовал себя не в своей тарелке – все-таки это была его среда.

Жили мы в этом доме на двенадцатом этаже. Вид из окон открывался на город – в основном крыши домов, сталинских пятиэтажек и высокие махины новостроек, а ещё на деревья и кусочки аллей или улочек.

Я потерла пальцем корешок книги, которую папа попросил забрать. Сцены и эпизоды из «Фауста»? Я легко дернула плечом. Интересно, что папа имел ввиду?

Я открыла книгу, пролистала пару страниц, проскочила несколько актов. В моих пальцах страницы вдруг легко раскрылись на том месте, где лежала тонкая салфетка. Салфетка чуть не вылетела из книги, так как в вагоне дуло, и я в последнюю секунду ухватила её кончиками пальцев.

Я нахмурилась, приглядываясь. Едва заметный текст был выведен между строками трагедии простым карандашом. Я сразу же узнала папин подчерк, но у меня складывалось ощущение, что он писал этот текст чуть ли не по букве или слову в разное время…

«Сергей солгал. Ты оказалась права, моя Вера. Он уже давно хотел убрать меня из бизнеса. Лебедев ему помогает, хочет занять моё место. Перестрелки не было, их люди ранили меня и угрожали убить тебя, если я их не послушаю, и я им сразу все отдал. Бизнес перейдет Сергею в течение самого кратчайшего срока. Тебя они тронут – там договор перекроет счета, но я им все равно не доверяю и боюсь за тебя. Максим ничего не знает об этом. Не знает даже малой доли правды. Отец всё скрыл от него. Не могу говорить с тобой об этом, и ты не показывай вида, что всё знаешь – тут везде жучки, они следят за мной, по телефону тоже. Вера, как только они всё заберут и оставят нас в покое, мы сразу уедем. Люблю тебя, моя хорошая. Не унывай».