– Нас отсюда выпустят? – Спросил я.

– Да, но сначала сделают всем по дырке в голове.

Это был единственный из моих вопросов, на который она ответила.

Перед глазами лежал изображённый мною флаг. На нём темнели брызги крови Рут. В тот день я больше ничего не нарисовал.

– Ты уверена? – идея Рут мне не нравилась.

Она продолжала тыкать вилкой из прозрачного апельсинового пластика мне в ногу под столом.

– Как ты её вообще утащила?

Рут вложила столовый прибор в мой приоткрытый нагрудный карман и начала выполнять свою часть парного теста.

– Не отвлекайся от занятия.

Я вернулся к заданию и прочёл несколько предложенных слов. Их следовало распределить на две группы – положительные и отрицательные. Позитивные понятия из общей массы разбросанных по экрану стола слов Рут перетягивала к его левой части. Негативные достались мне.

«Раздор» – плохое слово, как «боль» и «гибель».

Пальцем перетащил их к правой части дисплея и расставил в столбик.

А вот «дружба», «радость» и «жизнь» – уже хорошие. Их забрала Рут.

– Только так ты увидишь их своими глазами, а не в воспоминаниях, – шепнула она.

– Но всех за это накажут.

Она хмыкнула.

– А по-твоему мы уже не наказаны, попав сюда?

«Смех» – это хорошо, а «кровь», пожалуй, нет.

– И как сильно нужно? Ты так делала?

Рут молча приподняла левый рукав, продемонстрировав белую повязку.

– Какие они?

Она поместила в свой столбец «послушание» и нажала на кнопку «выполнено».

– Спорим, я сделала всё неправильно?

В её части теста всё выглядело логично.

– Чего хмуришься? Давай так. Если мы провалили задание – ты сделаешь это, – предложила Рут.

Посреди стола осталось одинокое слово «проступок».

Я помедлил, прежде чем переместить его к остальным отрицательным понятиям, и нажал на «выполнено».

Вслед за поочерёдно вспыхнувшими красным словами по обе части экрана пришло осознание, что мы провалили задание. Не только я и Рут – все, кто выполнял тест. В наказание нас лишили обеда и запретили покидать класс, пока каждый не распределит слова верно.

Едва поднявшаяся волна негодования разбилась о вспыхнувшую в памяти угрозу нового наказания. Ребята недовольно заёрзали на стульях и прильнули к дисплеям.

Экран разделился на две отдельные рабочие зоны, и теперь нам с Рут предстояло работать самостоятельно. К прежним словам добавились новые.

– Что нужно делать? – спросил я.

– Уяснить, что не будет ничего хорошего, – сказала Рут.

– В смысле?

Вместо ответа она молча начала распределять слова на две группы. «Неволя», «война» и «смерть» отправились в столбец позитивных явлений, а «свобода», «мир» и «жизнь» стали негативными.

После того, как она закончила, её половина дисплея засветилась зелёным.

– Ну вот, видишь, – сказала Рут. – И да, ты проиграл, Конни.

Я взглянул на предложенные мне слова и перетянул «независимость» в колонку плохих.

– Помнишь уговор?

«Гнёт» отправился к позитивным понятиям, «развитие» – к негативным.

– Конни?

– Подожди.

«Страдание» – это хорошо, а «наслаждение» – плохо.

Распределив ещё несколько пар слов, я дождался, пока дисплей засветится зелёным, сигнализируя, что задание выполнено верно, и извлёк из нагрудного кармана вилку. Наколол подушечку большого пальца на зубчики. Острые, но упругие, бить потребовалось бы сильно.

Я положил ладонь на столешницу и ощупал костяшки пальцев. Казались слишком твёрдыми, вилка быстро сломалось бы.

Закатал рукав, пощупал предплечье. Туда бить тоже следовало не с моей жилистостью.

Тогда я выставил в проход между столами правую ногу, потвёрже упёр её в пол и, замахнувшись из-за головы, вонзил вилку в бедро. Что-то хрустнуло. Дыхание разом оборвалось. Не думал, что будет настолько больно.