– Ты давай там не кисни, ладно? – пытается приободрить меня Оля. – Я вечером зайду. Принесу тебе что-нибудь вкусненькое. Пирог твой любимый испеку, хочешь?

– Давай, – без особого энтузиазма соглашаюсь я.

– Максим, я серьёзно, не отчаивайся! Ты же знаешь, как важно настроить себя на позитив. По статистике, выздоровление проходит эффективнее, если пациент сам верит в благоприятный исход.  

Раздражающие голоса по ту сторону становятся громче, и я, сославшись на остывающий обед, торопливо сворачиваю беседу. Люблю Олю, понимаю, что она переживает за меня и старается поддержать, но сейчас слушать её мотивационные монологи нет ни сил, ни желания. 

Только сбрасываю вызов, как на экране светится очередной входящий. Олег. Несколько секунд смотрю на знакомые цифры, но всё-таки решаю не отвечать. Очередное «как ты», полное сострадания, лишь сильнее разозлит меня. 

Кладу телефон на стол, пододвигаю к себе тарелку с борщом и под аккомпанемент Лунной Сонаты принимаюсь за еду.

Ей богу, даже я, человек далёкий от музыки, понимаю, что эта Оксана играет просто отвратительно. У неё определённо есть только один талант – превращать игру на музыкальном инструменте в настоящую пытку… 

*********

В последующие пару дней ситуация усугубляется. Боли в ноге не проходят, а только усиливаются, отёк не спадает, температура держится на отметке тридцать восемь и пять. И это притом, что я принимаю антибиотики.

Пока лежу под капельницей, которую мне организовала матушкина знакомая из соседнего подъезда, Женька вовсю развлекает меня. Жутко хочется спать, но я терпеливо слушаю болтовню сестры. Она рассказывает про очередные соседские войны.

Колька с пятого выкинул из окна гитару. В тот момент, там внизу под балконами, шлялся местный алкоголик Василич. Его-то изгиб гитары стройной и настиг. Хорошо хоть живой остался. Верно говорят, «пьяному море по колено».

– Что с соревнованиями у тебя? 

– А чего с ними? – пожимает плечами. – Не поеду в этот раз.

– Почему это? – интересуюсь хмуро.

– Не до того. Ну как я тебя брошу тут? – восклицает на всю квартиру.

– Тьфу, да перестаньте вы делать из меня обузу, – снова начинаю раздражаться. – Не вздумай даже отказываться! Всем там покажи, кто такая Женька Громова.

– Скажешь тоже, – отмахиваясь, заливается румянцем. – Это ты у нас чемпион, а я… так.

– Да ты посмотри на меня, чемпион! – фыркаю насмешливо я. 

– Это временно, братиш, – успокаивает Женька. – Скоро бегать будем вместе, как раньше. Вот увидишь, время быстро пролетит. А насчёт поездки…

– Женя, – смотрю на неё сурово, – не надо глупостей. Я без тебя неделю уж как-нибудь обойдусь.

С минуту сражаемся взглядами.

– Ну ладно, уговорил, – вздыхает и мечтательно закатывает глаза. – Гущина лопнет от недовольства. Она ж небось мысленно все награды на шею себе повесила, открестившись от здоровой конкуренции!

Хохочет, и я, глядя на неё, улыбаюсь в ответ. Хорошая она у меня. Добрая, искренняя, светлая девочка. Выросла только как-то незаметно. Кажется, что ещё только вчера в школу ходила, и вот, полюбуйтесь, уже первый курс института позади.

Отчего-то память подбрасывает давнишнюю картинку. Один из будних вечеров. Я тогда задержался на тренировке и Женьку, на тот момент являющуюся ученицей первого класса, забрал из продлёнки поздно, около шести.

Как сейчас помню, захожу в класс, ищу её глазами, но нигде не нахожу. А потом вдруг вижу: Женька! В углу стоит. Банты растрепались, кудри взлохмачены, на строгом школьном сарафане оторвана лямка. Сама девчонка, насупившись, смотрит себе под ноги. Ноздри раздуваются как у огнедышащего дракона. Щёки красные, маленькие пальчики сжаты в кулаки.