— Это я понял, — криво усмехается Хан. — Другое не понял. Мне что за это будет?

Не хочет он на другую тему переключаться. На своем стоит. Так, что и не сдвинуть. Не отвлечь. Лихорадочно подыскиваю правильные фразы в голове. Но тут будто назло моя сообразительность мне отказывает.

Наверное, еще мешает тот раздевающий взгляд, которым Хан меня изучает. Прямо прожигает своими черными глазами, пронизывает.

Судя по виду, ему больше нравится его футболка на мне, чем свадебное платье.

А мне вот наоборот. Но выбора нет. Приходится смириться.

— Ясно, — кивает Хан. — Опять на халяву проехаться хочешь. Так и думал.

— Почему? Я же просто…

— Расплачиваться надо, Василиса. За все. Пора бы тебе об этом поразмыслить. Я при любом раскладе свое получу.

Обида прорезает изнутри. Слезы к глазам подступают. Но плакать я не хочу. Стараюсь сдержаться изо всех сил, чтобы не показывать ему слабость. Не выглядеть жалкой.

— Конечно, — говорю. — Если силой захочешь, я ничего не смогу сделать.

— А тебе бы хотелось? — оскаливается он, резко подступая вплотную.

— Что? — роняю оторопело.

— Силой, — хмыкает.

— Нет, — нервно мотаю головой.

— Ну так не нагнетай, — хрипло припечатывает Хан. — Какой бы сучкой ты не была, а я тебе сразу сказал: обойдемся без насилия. Не мой это метод. Если только ты сама не допросишься.

Молчу. Хотя такие его слова про меня звучат очень неприятно.

Это чем я такое обращение от него заслужила?

— Я почти год ждал, — замечает Хан. — Еще пару дней, пока ты ломаешься, подождать не проблема.

Почему пару дней? Он уверен, я сама уступлю так быстро?..

Молчу. Ничего не уточняю. Опасаюсь.

Может он потому и ведет себя… относительно спокойно. Верит, что быстро уступлю. Что давить не придется.

В общем, лучше мне лишнего не болтать сейчас. Не разочаровывать его.

— Идем, — вдруг бросает Хан, хватая меня за руку, тянет за собой. — Жрать охота.

Вскоре мы оказываемся внизу. Там накрыт большой стол.

Хан ногой двигает стул. Усаживает меня. Придвигает стул обратно. Уже руками. Берется за спинку и не упускает возможности пройтись ладонями по моим плечам, по спине. А я лишь нервно дергаюсь.

— Тише, — насмешливо бросает он. — Что это ты переполошилась?

— Ты же сам сказал.

— Что сказал?

— Насильно трогать не будешь.

— Трахать не буду, — отрезает грубо. — А трогать — другой разговор. Что это я свое оценить не могу? И где же тут насильно?

— Ай!

Подскакиваю, когда он сжимает мою грудь через футболку и ткань нижнего белья. Вся эта одежда едва ли защищает от обжигающих касаний.

Хан отпускает меня сам. Когда считает нужным.

— Имранову тоже так мозги выносила? — спрашивает он. — Или с ним язык за зубами держала?

— Шамиль никогда себя так не вел, — отвечаю тихо.

— Да ну?

— Да…

— Пиздец он тебе башку задурил, — резко бросает Хан.

Усаживается рядом.

— Ешь давай, — говорит, и когда я медлю, с раздражениям прибавляет: — Не волнуйся, посуда чистая.

Смотрю на него.

— Еда не отправлена, — добавляет. — Я не ты. Хуйни подмешивать не стану.

— А когда это я…

— Чаечек свой уже забыла? Напомнить? Психа всей бригадой потом отмывали.

— Да я же просто защищалась! — выдаю с негодованием.

— Лихо у тебя все продумано, — кивает. — Защищалась она, значит. Ты всегда защищаешься, Синеглазка. Но со мной это больше не прокатит. Ешь уже. Нехер меня отвлекать.

11. 10

— Хватит меня оскорблять, — говорю, нервно стискиваю приборы. — Ты мне выхода не даешь. Напираешь и напираешь. Вот и остаётся только что защищаться. Ничего я не продумываю. Само так выходит.

— Я смотрю, ты своей вины совсем не чувствуешь, — мрачно оскаливается Хан.