Двух дней в моих объятиях хватило, чтобы стюардесса перестала ревновать, хорошо отдохнула, выпустила пар, попутно рассказала о том, как обстоят дела у «моих жонушек». А рассказать там было о чём. Физиология местных незначительно отличалась от нашей. Матка у них находилась ниже, в зависимости от вида, изменялась в размерах и сама матка, а с ней – время созревания плода. Старшая из кошек, самая вредная и противная, которую не любили многие из иномирцев (так я нас прозвал), имела реальный срок около трёх-трёх с половиной месяцев, а живот и её готовность к родам говорили о сроке беременности с примерно восьмым месяцем. Иными словами, у местных жизнь проходила в разы быстрее, чем у нас. Они быстрее регенерировали, легко беременели, быстрее вынашивали потомство и, по предположению Марии, даже жили в разы быстрее, чем мы. Как она это поняла, разобралась ли в этих треклятых сезонах и когда они меняются, я не знаю. Неизменным оставалось одно: я стану папкой гораздо раньше, чем планировал. Вот житуха то пошла… ебанёшься.

Ещё и Аукай в последнее время что-то как-то стала держаться от меня подальше. Может, забеременела случайно? Помнится, в момент передачи рыбы я так знатно её отблагодарил, что уходила она на дрожащих ногах. Хотя, это конечно вряд ли бы сказалось негативно, на нашем с ней общении. С слов той же Путьчитвай, уже через две недели – максимум месяц должна прибыть загадочная эскадра кораблей. От настроя командующей которой и будет зависеть, кем мы придёмся для Империи.

Сидя в главном шатре, доме Олай, в который после отбытия старухи меня насильно переселила Кисунь, я по сотому разу перечитывал все имевшиеся письма. Донесения с фронта, просьбы к поселению, сводки о том, что нужно и чего не хватает. Глазу моему не было позволено упустить любую, даже самую маломальски важную просьбу, ведь от неё тоже могли зависеть чьи-то жизни. Под мурчания Кисунь, её ленивые попытки подразнить меня или навязчивые предложения мне «отсосать», кое-как, мозгом усталым и затуманенным в очередной раз пробежался по отчёту с излишком сухой-солёной рыбы. Все так устали от неё, а ведь именно морепродукты наш главный ныне рацион. Многие отказывались от «ебучей воблы», как один раз назвал её Добрыня, прося именно у меня любого мяса. Многие целыми семьями отказывались от неё, умоляя хоть о какой-нибудь зелени.

Как и другие, я тоже не знал, куда её деть, разве что на хуй выкинуть и не думать об этой дряни, от которой уже и у самого язык сильно пострадал. Короче, выбора нет, вновь придётся давить на Аукай, вызывать к себе, всучить ей бесполезное, никому не нужное дерьмо и взять обещание, что она с приходом кораблей сможет «воблу» обменять на полезные нам продукты и предметы.

На автомате я вытаскиваю лист местной, изготовленной по рецептам Добрыни, очень хреновой бумаги. Чернил кальмаров хватает, а вот листы блокнотов с донесениями мы уже почти все исписали, приходилось использовать всё имеющееся. От деревянных табличек и до вот таких вот серых, некрасивых, хрупких, самодельных листов бумаги.

Время было позднее, измарав лист, почти закончив писать послание, внезапно вспомнил, кому я писал, вспомнил – она не умеет читать на нашем, и, сообразил, что Аукай просто нужно позвать, и та примчится. Без бумажек и прочей хуеты.

– Бля-я-я-я-я… – отложив лист, понимая, что зря перевёл бумагу и чернила, собираюсь отойти ко сну, упав рядом со своей Кисунь, как тут же у входа в шатёр замечаю, как отодвинулась шторка. Внутрь промелькнула тень. Некто, едва не перейдя на бег, приближался ко мне. В последнее мгновение от испускаемого свечами света замечаю, как нечто блестнуло в правой руке незнакомки.