Он резко замолкает, мы вперяемся друг в друга взглядами. Не знаю, читает ли он это в моих глазах, или догадка приходит нам в голову одновременно. Но первой заговариваю я.

— Не ты, Марк, — у меня тоже голос звучит хрипло, я наревелась и наглоталась пыли, — не ты, а тот, кто хотел убить вас обоих.

— Да, — он не сводит с меня жуткого, безжизненного взгляда, — и этот кто-то подобрался к моей семье очень близко.

Он со снисходительной улыбкой объяснял мне, что техосмотр автомобиля проводили специалисты их собственной станции техобслуживания. Семейный бизнес...

Не просто близко. Близко пугающе.

— Ты уверен... — сглатываю, комок в горле мешает говорить, — что это тормозные колодки? Как же ты сумел направить машину на дерево?

— Я и не сумел, — тяжело дышит Марк, крупные капли пота усеивают его лоб, — вышло случайно. Если бы этого дерева здесь не было, мы бы уже ехали по дну моря.

Снова зажимаю рот. На минуту представляю ощущение, когда машина теряет управление и несется в сторону, к обочине, за которой крутой обрыв и вода...

Громов щелчком отстегивает ремень безопасности, отбрасывает его и пробует подтянуться на руках. Но его ноги зажало педальным узлом и вдавившейся при ударе об дерево обшивкой салона.

От его дерганых, судорожных действий машина начинает опасно покачиваться.

— Стой, не торопись, — останавливаю его, — попробуй отодвинуть сиденье.

Марк смотрит безумным взглядом, но все же перестает дергаться. Я молюсь, чтобы механизм оказался неповрежденным, и мои молитвы доходят до адресата — сиденье медленно отъезжает назад.

Громов наклоняется и распахивает дверцу со стороны пассажирского сиденья. Наклоняется к брату, ерошит волосы на макушке.

— Марк, — зову, не в силах сдержать всхлип, — почему? Подушки ведь сработали.

Марк оборачивается, и мне хочется зажмуриться, так опаляет горящая в глубине глаз ярость.

— Он отстегнул ремень, чтобы взять телефон. Я не сразу увидел. А когда увидел, то...

— Ты кричал, чтобы он пристегнулся, — шепчу, глотая слезы, — я слышала.

Марк молча кивает, тоже шумно сглатывает, но я и так догадываюсь. При ударе Мартин вылетел вперед и ударился о подушку. Система, предназначенная сохранить жизнь, тоже умеет убивать.

Марк берет за плечи брата и привстает на сиденье.

— Каро, помоги.

Он глухо матерится сквозь зубы и морщится от боли. Замечаю, что он старается опираться на левую ногу.

— Что ты хочешь сделать... — начинаю, но он перебивает довольно грубо: — Шевелись, сказал!

Бросаюсь на помощь, мы осторожно пересаживаем Мартина на водительское сиденье. И пока возимся, лихорадочно соображаю.

Открытая пассажирская дверь, один брат за рулем, значит второй...

— Ты хочешь, чтобы думали, будто ты утонул? — озаряет догадкой. Марк хмуро кивает.

— Пусть думают, что у них получилось, а я пока попробую выяснить, кто это сделал. И лучше, чтобы никто не знал, что я жив.

Марк упирается одной рукой в руль, второй в сиденье, прикладывается губами ко лбу Мартина, и я сдавливаю горло, заглушая рыдания.

— Я отомщу, клянусь, Марти, — выдыхает он, снимает с торпеды телефон и захлопывает дверцу. — Иди сюда.

Теперь ясно, что он не может стать на правую ногу. Опирается о кузов, морщится от боли. Подхожу ближе, и Громов переносит опору на меня.

— Быстро к машине, — командует отрывисто и хрипло, будто рыкает хищный зверь. — Я вернусь к вам на заправку, а ты дождешься полицию.

— А как я объясню им, как сюда попала?

— Соври что-нибудь. Скажешь, ехала с другом, увидела аварию, попросила высадить.

— Здесь машины проезжают одна за полдня. Водители предпочитают ехать в объезд.