И он, вернув птицу на жердочку, – та не хотела его отпускать, прильнув к нему всем податливым тельцем, – вышел с Мораем из клетки и взял ее за руку.

 – Мы что-нибудь да придумаем, – улыбнулся он ей, – вот увидишь, вдвоем нам все по плечу. – И снова поцеловал ее руку. Прижался губами к просвечивающейся венке на тыльной стороне правой ладони и замер, как будто считывал ее пульс, отбивавший тревожную песнь.

И тревога вдруг сменилась смущением... Бледность – пылающими щеками. Великий Дан, рядом с Дугласом ей все по плечу! Пусть даже он... совсем не тот самый Дуглас, которого она знала. А, может быть, именно тот, в котором она так нуждалась?

… После фермы, несмотря на протесты Брианы, утверждавшей, что Дуглас изводит себя, что ему с его раной лучше бы дать себе отдых, они отправились к шахте. Он желал знать, как обстоят там дела, и обещал отдохнуть сразу по возвращении...

Шахта располагалась в недрах окаймлявших долину гор – черный зев, видимый издалека, казался разверстой пастью огромного монстра, готового поглотить всякого человека и зверя. Бриана не очень любила здесь появляться: ее пугала как сама черная бездна, так и тонны скальной породы над головой, подавлявшей одним своим видом. Наверное, потому она так жалела несчастных огневок – ей, как и им, не нравилось мрачное подземелье, люди в котором, подобно кротам, сновали по ими же вырытым норам. И все в бесконечной, нескончаемой темноте!

Рамси, управляющий шахты, всегда находился в своем закутке у лебедки: он следил за разгрузкой поднятых камней, принимал отчеты горнопроходчиков, наставлял огневиков – так называли присматривавших за птицами горняков – и встречал важных господ, коли тем вдруг взбредало явиться на шахту с осмотром. В первую очередь это касалось вздорной и неприятной ему Кендры Хартвик, а еще ее мужа, ленивого недотепы с брюшком большим, чем зев этой пещеры, а те, что уж юлить, интересовались «хозяйством», как они сами и выражались, побольше хозяина, лорда Блэкнесса. Тот, сколько Рамси мог вспомнить, лишь дважды на шахте и появлялся... Да и тот, второй раз, случайно, когда они с другом охотились на фазанов, и одна из раненых птиц рухнула в двух шагах от входа в пещеру.

И вот Рамси глазам не поверил: лорд Блэкнесс явился с расспросами о состоянии дел на опаловой шахте, еще и просил спустить его вниз, «увидеть, как он выразился, состояние шахты своими глазами». А сам весь перевязанный, так что и лица толком не видно, и в боку рана – вон как на ногу припадает.

 – Куда же вам, сир? Там и смотреть толком не на что: птицы хворают, и горняки работают наобум. Авось повезет нарваться на жилу... Но пока, увы, тщетно, – произнес он.

 – И все-таки я хотел бы спуститься.

Рамси спорить не стал, хотя, наверное, стоило: лучше бы лорд пожалел себя малость, но хозяин, как водится, барин, и он кликнул подъемник. Через десять минут они стояли глубоко под землей, и только бледное пламя внутри походного фонаря освещало два фута пространства, не более.

 – Идти следует по зарубкам, – указал Рамси на стену, отмеченную отметинами кирки. – И видеть вы все равно ничего не увидите, так как огневки сегодня все наверху, а они – главный источник нашего света. Не удалось ли узнать, что с ними случилось?

Обращался он к леди Блэкнес, и Бриана, глянув на мужа, не стала травить Рамси душу.

 – Макдадли почти разобрался в причинах, мы надеемся, в скором времени птицы поправятся.

 – Хорошо бы, – крякнул шахтер. – Здесь, внизу, работенка и с ними не сахар, а без них так и вовсе сущий кошмар, уж простите за прямоту.