И вот он–то с удовольствием заберет наследников. Костика уж точно. Ведь не будет он теперь нас троих травить. Хотя кто его разберет, что он там будет или не будет.

– Марина, забудь, пожалуйста, про Киру, – голос Марка становится нормальным, без восторженного придыхания и фантазий о розовых слонах, – лучше расскажи, почему ты не сообщила мне о беременности? Неужели из–за Жанны?

Ну вот, цветочками полюбовались, пошли ягодки. И никто не обещал, что они будут сладкими, скорее уж кислыми и с горчинкой.

– Милый, – начинаю проникновенно, – а ты мне дал шанс что–то тебе рассказать? Я собиралась в тот же день, кричала в трубку, когда ты сообщал, что у родителей останешься ночевать, но ты отключился!

– Ладно, – в голосе Золотарева проскакивает раздражение, – пусть так. Виноват, сам дурак. А потом–то что помешало? Ты предпочла сбежать!

«Ты предпочла бежать!», – фраза, как пощечина. Ужасно несправедливо и обидно.

Нет, ягодки не просто с горчинкой, они гнилые и пустые внутри!

– Иди ты, Марк, просто иди, – произношу, – ты ни черта не знаешь. Ни про визит, ни про больницу, ни про мои страхи. И не узнаешь. Прощай.

Отключаюсь, остервенело тыкая в телефон, хотя он ни в чем не виноват.

Палец тянется отправить номер Марка в черный список, но я почему–то не делаю этого. Лишь выключаю звук и ложусь спать. Поздно уже. Детям завтра надо в сад. Машкины уехали к бабушке, и моим стало скучно. По крайней мере, Света с Костиком побудут в саду, пока я вещи и документы заберу, если все станет очень плохо.

С тяжелой головой ложусь спать. Удивительно, но отключаюсь практически моментально. А всю ночь мне снится Владислав Германович. Он бегает за мной, тянет руки к детям и злобно смеется.

В общем, утро совсем недоброе в итоге.

– Что–то ты как будто не в духе, подозрительно, – раздается голос Маши из–за спины.

– Ох ты ж, – испуганно вздрагиваю, – нельзя так подкрадываться. С чего ты взяла, что я не в духе? Все, как обычно. А вот сама бы спала, старших нет, а третий еще не вылупился.

– Но уже будит с петухами, – отвечает Маша, присаживаясь за стол. – Поделишься тем, что случилось? Вряд ли ты действительно собиралась пить этот кофе.

– А что с ним не так, – удивленно опускаю глаза на кружку, а в ней почти доверху молотого порошка. – О! Ну да, немного крепковато, зато наверняка взбодрит.

– Марина, все хорошо? Ты ведь не собралась сбежать? – спрашивает Маша, прищурившись.

– Нет, – горячо заверяю ее, хотя минуту назад именно об этом и думала.

– Я надеюсь. А то кто поможет мне после родов, – говорит подруга, подмигивая.

– Из меня такой помощник, что даже не знаю. Твоя мама точно справилась бы лучше.

– У нее огород, ты же знаешь, – Маша закатывает глаза. – Старшеньких приняла к себе на два месяца, и большое ей спасибо.

– Да, да, верно. Ладно, – встаю, так и не позавтракав, – пойду я. Посмотрю, оделись ли Костик и Света, а то выезжать пора.

И торопливо покидаю кухню.

Добираемся до садика мы быстро. Но еще с пару минут просто стоим, смотрим на вход. А все потому, что я не могу решить, безопасно ли будет детей там оставить.

За своим дурацким эмоциональным всплеском я вчера ни слова не сказала Марку об его отце. А если он уже рассказал ему?

То я попала. А могла попросить не говорить, предупредить.

– Мам, мы идем? – не выдерживает Костик.

– Д–да, – решаюсь, – идем.

Буду неподалеку гулять, может, пойму, как действовать дальше.

Оставляю детей в группе, раз десять спросив у воспитателя, как у них с безопасностью и с допуском чужих на территорию. Выхожу на улицу и понимаю, что понятия не имею, куда податься. Только если на пороге сидеть, тогда наверняка не пропущу никого.