— А сейчас иди ко мне, крошка-мышка, нас так грубо прервали.

Марк трогает лицо, волосы, шею, а руки Шахова царапают ногтями спину, сжимают ягодицы.

— Надо вновь опробовать ее попку, сука, и почему я помню, как трахал ее шесть лет назад?

— Так она особенная не-шлюха-из-Пскова, я и сам запомнил. Странно, раньше вроде не был таким сентиментальным.

— Хорош пиздеть.

— Прости моего друга, мышка. — Марк сдавливает пальцами щеки, я заметила, у них это общая дурацкая привычка.

Снова накатывает жар от откровенных прикосновений, Клим ласкает промежность, размазывая влагу по половым губам и анусу, давит на него. У меня не было даже мысли остановить его, остановить их двоих, все происходило так… Черт, я не могу дать определение как.

Уже лежу на груди Марка, ноги широко раздвинуты, грудь кусают, проникновения пальцев глубже.

— Где гондон? Сука, почему никогда их найти нельзя?

Шахов матерится, небольшая заминка, а меня потряхивает от неизбежности происходящего и удовольствия, что еще не отпускает после оргазма.

— Смотри на меня, да, смотри в глаза, не дергайся.

Марк говорит громким шепотом, замечаю, как по его виску стекает пот. Чувствую первый толчок, кусаю губы, часто дышу, зажимаюсь инстинктивно. Я помню, как это было в тот, первый раз, как было так же больно, но потом прошло.

— Сучка, вот же сучка, до чего узкая задница. Если ты скажешь, что тебя кто-то, кроме нас, трахал в нее, я и за это тоже закопаю тебя в лесочке.

Никто не трахал. Да меня вообще так трахали только они.

Кричу от боли, не дают сдвинуться с места, Аверин целует, кусает мои губы, другой рукой натирая клитор, отвлекая от проникновения. Слишком медленно, а потом резкий толчок, вспышка боли, но по телу идет дрожь и тепло.

— Да, вот так, не двигайся, а то кончу сейчас.

— Расслабься, впусти меня, да, так, еще, Оля, смотри на меня.

Мое падение в самую адскую бездну порока продолжается, но я уже лечу, раскинув руки, отдавая себя всю, получая то, что не испытывала никогда.

Они входили в меня вдвоем, то одновременно, то по очереди, замедляя темп и ускоряясь. Трогали, щипали, натирали, что-то говорили и шептали. Не помню, через какое время я снова кончила, но нервы натянулись в тонкую струну, а потом лопнули. Я сокращалась на их членах, сжимала внутренними мышцами, кричала.

— Блядь, не могу больше, кончаю.

Члены набухли еще больше, комнату наполнили хрипы, стоны, а еще запах. Запах секса. Откровенный, острый, терпкий.

— Мам, я оделся. Мам? Мы идем?

Возвращаюсь в реальность, но мне кажется, я все еще чувствую этот запах, я пропитана им, хоть и долго отмывала себя в душе.

— Идем, солнышко, конечно идем. Сегодня обещали хорошую погоду.

— Ты плакала?

Ваня очень внимательный и умный, даже не знаю — в кого. Его мать точно этим не отличается, о бабке и говорить не стоит. Остается думать, что он в Марка — Аверин интеллектуал, наверняка с хорошим образованием. И больше он говорил со мной, чем Клим. Задавал правильные вопросы, давил на нужные точки. Но в нем, как и в Шахове, есть та агрессия, что иногда пугает.

Не хочу, чтобы это передалось сыну и он стал психом, который будет душить кошек, а потом и женщин.

— Так мы идем?

— Идем, беги обувайся, я только надену водолазку.

В комнате, открыв шкаф, долго смотрела на скомканное черное платье. Я вернулась лишь в нем, еще ботильонах и пальто. Без нижнего белья и рваных колготок, кое-как привела себя в порядок, складывая в голове мысли и полученную от мужчин информацию.

Я ведь не думала, что мы дружно потрахаемся, вспомним былое, как на встрече выпускников, посмеемся и разойдемся? Нет, так не вышло, да и не получилось бы просто сбежать, как Золушке, оставив трусы и остатки мозга.