— Раздевайся!

Я все еще, ломая ногти о сумочку, прижимаю к себе пальто, оно как родное стало, почти часть меня.

— Я не понимаю, если вы меня и сейчас приняли за проститутку, то это, я могу вас огорчить, не так. И не буду я раздеваться, можете начинать резать и выбивать зубы. Я переводчик и была в клубе по работе.

— Она забавная, Шах, зря ты так с ней, дай выпить девушке, расслабиться. Тебе что налить, крошка-мышка? Хочешь «Кровавой Мэри» или «Секса на пляже»?

Вот как раз такой набор мне и нужен, только не знаю, в какой последовательности начать накачиваться?

— Да отцепись ты уже от него, сука, бесишь меня!

Шахов беспардонно выдергивает из моих рук пальто и сумочку, отшвыривает в угол гостиной, сам тащит меня на середину и, оставив там, отходит в сторону.

— Значит, поиграем, да?

— Что?

— Если ты будешь задавать тупые вопросы, я займу твой рот сама знаешь чем.

Он, что помешал на своем члене и глотках?

Стою, как первокурсница на первом экзамене, одергивая подол короткого платья. Почему мне страшно при нем? Очень давно ни один мужчина не вызывал во мне животного страха, такой был в далеком прошлом, но любимый Ваня Чехов заставил забыть, стать сильной.

Клим наливает в бокал виски, садится в кресло, откидывается на спинку, широко разведя колени, делает глоток, а меня откидывает в прошлое.

Именно так я стояла перед ним, посланная спецслужбами с четкой целью — выполнить свою позорную миссию. На мне были черное платье-сорочка, стринги, туфли на высоком каблуке, сумочка и серьги с прослушкой.

— Раздевайся.

— Вопросы можно задать и так.

— Я сказал, раздевайся. Ты не усвоила то, что я сказал три секунды назад?

Сука, какой он трудный и тяжелый. Ванька такой же бывает упрямый.

— На, хлебни, станет легче.

— Нет, не хочу… что…

Аверин подходит близко, практически вливает в меня алкоголь, кашляю, хочу быть с трезвой головой. Тепло растекается от гортани к груди, цепляюсь за руку мужчины и смотрю в его глаза. Лучше они, чем Шахова, у моего Ваньки такие же пушистые ресницы, а еще ямочка на левой щеке, когда улыбается. Как сейчас у Марка.

Да не может этого быть.

— А теперь ты выполнишь просьбу моего друга и разденешься.

— Но…

— А я обещаю, что он не сделает тебе больно.

— Да какого хрена ты с ней церемонишься?

— У нас тут небольшое погружение в прошлое, так? А там, как я помню, нам всем было хорошо. Да, крошка-мышка?

Эти черти играют на контрасте. Один: «Ты не бойся, мы не обидим», а второй: «Да вали ее уже, какого хрена ждать?»

Не верю ни одному.

— Я все расскажу, но без погружения в прошлое.

Конечно же я расскажу все, я же не самоубийца.

— Так не пойдет.

Марк чует мой подвох. Ведет пальцами по шее, по затылку, собирая волосы, оттягивая их, заставляя запрокинуть голову и смотреть в глаза.

Сейчас в них нет иронии и насмешливости. Они холодные и злые. Ох, как же я все это время ошибалась, думая, что этот красавчик добрый, а Шах злой.

13. Глава 13

— Что вы хотите знать? Спрашивайте, и не надо так со мной! Отпусти!

Резко дергаюсь в сторону, несколько шагов назад, сжимаю кулаки. Если они решили, что нашли девочку для битья, то это не про меня. Не про меня сейчас — спустя шесть лет. Я на своей территории и никому, кроме своего сына, ничего не должна.

Мужчины ничего не делают, лишь смотрят, каждый по-своему: Марк — прищурив глаза, скрестив руки на груди, Шахов — исподлобья, зло, нервно трогая стакан.

Глупая зебра загнана в угол, два хищника думают, с какого края начать ее рвать на куски, утоляя голод своей ненависти и гнева, который все это время жаждал крови.