— Да, Шах, на хрена ее тащить в квартиру? Ты там все опять зальёшь кровищей, снова вызывать бригаду, объяснять людям, что это всего лишь была драка, а зубы ненастоящие.

Они что, совсем больные?

Икнула, вжалась в сиденье. А когда Шахов начал щелкать костяшками пальцев, открыла рот, чтобы заорать, но смех Марка меня опередил.

— Только не обделайся в салоне, это очень некрасиво. Но ты бы видела себя сейчас, такая забавная.

Шахов вышел первый, быстро обойдя автомобиль, грубо вытащил из него меня, до боли сжав локоть, повел к лифту. Каблуки по бетонному полу стучали в такт биению сердца, а истерика как-то странно задерживалась.

— Только попробуй, сучка, заорать, я заткну твою глотку членом.

— Господи, Клим, мне стыдно за твое воспитание. Что девушка может о нас подумать?

— То, что я на самом деле заткну ее глотку своим членом. Насрать на то, что она может подумать, пусть подбирает правильно нужные слова.

Милая перепалка на секунду отвлекала, перспектива с членом в глотке остановила истерику, цифры на дисплее шикарного лифта с живыми орхидеями среди хрома и зеркал отсчитывали этажи.

Никогда не была в таком месте. Да и боже упаси, я слишком реально смотрю на мир, не то что моя соседка Лара, та всегда покупает лотерейные билеты. Большая и наивная девочка.

Там, где большие деньги, всегда есть и будут большие проблемы и никогда не будет места чувствам. А может, это я слишком прагматичная? И нужно верить в чудо, что вот встречу я принца и заживу в таком «сказочном» месте?

— Так как тебя зовут, шлюха из Пскова? Смотри, я запомнил имя, а еще то, что было. Тебе понравилось тогда?

В ярком свете люминесцентных ламп лифта могу хорошо разглядеть мужчин. Марк, которого я шесть лет назад приняла за некоего аристократа, что топчет осколки разбитых сердец, таким и остался.

Прибавилось несколько морщинок, легкий загар, трехдневная щетина — она ему шла. Хитрый прищур, чуть отросшие волосы, красивый изгиб губ, аромат унисекса, а еще кофе и корицы, рубашка, пиджак.

Понравилось ли мне тогда?

О да, еще как! Я так и сказала серым костюмам, что жить не могу без групповушки.

Бред.

— А это мы сейчас проверим.

Пальцы Шахова как прутья впиваются в руку, он заставляет смотреть на него, а я вновь задыхаюсь от ненависти в его глазах. А еще от понимания, что у моего сына такие же — темно-карие, словно крепкий чай, с черными лучиками от зрачка.

Вот Клим Аркадьевич, как Шахова назвал Марк, очень повзрослел. Немного впалые щеки, плотно сжатые губы, стильная стрижка, едва заметная седина на висках. В нем нет ни капли игры или иронии, только ненависть и решимость узнать правду, по чьей вине он отсидел восемь месяцев в тюрьме за то, чего не делал.

Понять его можно, я бы тоже была зла.

Но, в конце концов, я заплатила по своим счетам и закрыла грех, а вот ему о Ваньке знать необязательно.

— Больно, отпусти!

Не отпустил.

Лифт плавно остановился на тринадцатом этаже.

Поганое число. Я не суеверная, но как-то все сегодня погано у меня.

Мы вышли, не было желания осматривать интерьер, а вот когда зашли в квартиру, невольно пришлось оглядеться по сторонам.

Мой отчим сказал бы: «И на какие, блядь, шиши вся эта ебаная роскошь?» Я бы его поняла, но озвучивать вопрос не стала.

Роскошь была сдержанная, в минимализме, но она читалась в каждой детали. Такие интерьеры красуются на фото элитного глянца — для элиты и ее приближенных. Но я отчего-то в свете событий последних часов затосковала по своей съемной однушке, да даже по конуре Севы в Мытищах, а там ждали мартини, суши и куни.