Он звал тогда меня Лил, а я звала его Лаз.

— Лил и лаз. Похоже на скороговорку, если произносить много раз подряд, — так говорила моя мама.

— Ты стал совсем другим, — говорю я, любуясь контрастом между своей больничной белой обувью и ярко зеленой сочной травой, которую явно только что подстригли.

— А ты совсем не изменилась, Лил, — говорит Лаз, — все такая же неприступная и такая же красивая.

— Ты теперь всех девушек заваливаешь ворохом дорогущих цветов и не слишком свежих комплиментов? — спрашиваю я, глядя в его глаза, — может быть, стоило потратить деньги с большей пользой?

Конечно, этот нынешний Лазарус совсем не тот мальчишка. Теперь наверняка за ним бегают толпы девиц, целый заместитель министра, и судя по всему, не женат, завидная партия для любой аристократки. Да и внешне он стал невероятно притягательным молодым человеком, стоит это признать.

— Раньше за зануду был у нас я, а теперь, похоже, все поменялось местами, — поддевает он меня и, к своему удивлению, я чувствую, что краснею от стыда, как школьница. Мне казалось, что я вот-вот выведу его из равновесия, но в итоге начала ощущать, что просто бессильна сражаться с его обезоруживающей открытостью и легким отношением к самому себе.

В ответ я только бессильно вздыхаю, поняв, что общаться с ним теперь придется как-то иначе. Новый Лазарус не реагирует на мои старые подколки.

— Ты мне правда очень нравишься, Лилит, и всегда нравилась, мне не к чему это скрывать, — начинает он, — нравилась все детство и юность, нравишься теперь еще больше.

Он говорит эти слова так просто и искренне, что мне становится даже немного не по себе от откровенности этого нового молодого, сильного и красивого Лазаруса.

— Когда я узнал, что ты убежала с этим…

Я чувствую, что он сдерживается, чтобы не сказать грубое слово.

— …Мне стоило больших усилий пережить это, лил. Ты, быть может, не замечала, но ты была огромной частью моей жизни, которая в одночасье исчезла, испарилась, была украдена у меня.

Он откидывается на спинку скамейки и продолжает задумчиво говорить, глядя в небо.

— Тогда, я бы отдал все, чтобы еще раз увидеть тебя, чтобы услышать твой голос. Но ты просто ищезла и не вспоминала обо мне. И знаешь, я смирился. Я принял это как часть своей жизни, как хороший опыт. И в итоге, ничего, кроме благодарности у меня к тебе не осталось.

— Я не знала, что так дорога тебе, Лаз, — говорю я, чувствуя,почему-то, укол совести. Хотя я не была ничего должна ему ни тогда, ни теперь, ничего ему не обещала и не принимала его ухаживаний.

Конечно, я подозревала тогда, что нравлюсь ему чуть больше, чем просто подруга, но не придавала этому особенного значения, словно это было только какой-то его детской блажью.

Но теперь я начинаю осознавать, как он, должно быть, чувствовал себя, когда я внезапно сбежала к Гаю Пауэрсу.

— Мне очень жаль, — наконец, после продолжительной минуты тишины говорю я.

— Не думаю, — серьезно говорит Лазарус, ловя мой взгляд своими яркими серыми глазами, — и я не виню тебя в этом. Все это в прошлом. Мы теперь другие люди, слишком многое переменилось.

— Да, — говорю я тихо, — слишком многое, Лаз.

— Кроме одного, — говорит он.

Я поворачиваюсь к нему, ожидая, что сейчас он вполне может сказать что-нибудь лишнее, что может полностью разрушить этот момент, или сблизить нас, как минимум прокладывая новую дорожку навстречу друг другу, взамен старых проторенных путей, которые теперь безвозвратно утрачены.

Он продолжает смотреть мне в глаза и протягивает руку, чтобы убрать листок, упавший с дерева и застрявший у меня в волосах.