Мною снова овладевало отчаяние.

Понятно, что ни о каких успехах в учёбе не могло идти и речи. Осенние модули я попросту завалил.

3. Глава 3. О Вере

Егор

После заваленного модуля по физике пожилой профессор попросил меня задержаться в аудитории.

Анатолий Иванович Иванов был папиным старым другом и знал меня с детства. Помню, как будучи мальчишкой, я с нетерпением ждал его визитов, чтобы показать своё очередное изобретение или поделиться свежими идеями. Как искренне радовался, получая одобрение этого необычного человека.

Профессор Иванов был научным гением, однако об этом знали только близкие. Анатолий Иванович не хотел смешивать личную жизнь и науку, поэтому большинство трудов публиковал под псевдонимом.

Совсем недавно я искренне радовался успешно сданным экзаменам, гордился, что буду учиться у него. Сейчас это всё казалось таким далёким…

Я послушно плюхнулся на стул, отводя глаза. Было неприятно огорчать Анатолия Ивановича, но я ничего не мог с собой поделать.

Иванов, присевший рядом, молчал, давая возможность объяснить, что со мной происходит. Однако я не понимал, что ему сказать, всё было слишком странным.

Так мы и сидели друг напротив друга, пока профессор не осознал, что говорить я не буду. Он снял очки, задумчиво покрутил их в руках, протёр салфеткой, снова нахлобучил на нос, словно собираясь с мыслями. А потом заговорил:

– Я не знаю, что тебя гнетёт, мальчик. Верю, что со временем ты найдёшь в себе силы разобраться с этим. А пока я расскажу тебе одну любопытную историю, чтобы ты мог отвлечься, так как чрезмерная печаль вредна для психики.

Мне совершенно не хотелось слушать истории, но уважение к пожилому профессору заставило лишь коротко кивнуть и остаться на месте. А Анатолий Иванович продолжил:

– Моё детство, Егор, было далёким от науки. Более того, узнай родители, о чём я мечтал, выдрали бы меня крепко. А мечтал я вернуться во времена царской России, стать кавалеристом. Фильмов тогда, молодой человек, не было, я читал книги и грезил гусарами. Родители мои были ярыми коммунистами, поэтому я им ничего не рассказывал, устраивая поля сражений за домом, в лопухах. Учёба меня интересовала так же мало, как тебя сейчас.

Я снова отвёл взгляд.

– Я не упрекаю тебя ни в чём, мальчик, – тепло сказал профессор. – Ты послушай, что случилось дальше. Была у меня подружка, Вера. И вот она-то и грезила наукой, постоянно мечтала изобрести что-нибудь этакое. Царизм считала пережитком прошлого, но при этом мы всё равно дружили. Она никогда не смеялась над моими желаниями, более того, обещала, как вырастет, построить машину времени, чтобы я сам смог убедиться, что в настоящем гораздо лучше, чем в прошлом.

Я скептически улыбнулся, подумав, что не всегда настоящее лучше. Но Иванов понял мою улыбку по-своему.

– Да, Егор, ты прав. Многие считали Веру фантазёркой и чудачкой, слишком смелыми и нереальными были её мечты. Ребята со двора смеялись над ней. Может, поэтому она и дружила со мной. Я никогда не смеялся, хотя не особенно верил в то, что ей это удастся.

– И как, удалось? – спросил я чисто из вежливости, понимая, что подобное стало бы сенсацией.

– Нет. Время, которым она грезила, сыграло с Верой злую шутку.

Некоторое время Анатолий Иванович задумчиво молчал, словно подбирая нужные слова. Я его не торопил.

– В прежние годы, Егор, школьников возили на поля, помогать со сбором урожая. В тот день мы были на сборе картошки в дальнем колхозе. Стояла жара, всех разморило. Однако мы продолжали работать. Современной молодёжи это трудно понять, но мы очень ответственно относились к делу. Выполнить работу хорошо, помочь Родине было важным. Вера с утра чувствовала себя неважно, сильно болел живот. Но из упрямства отказывалась идти в медпункт, чтобы не подводить нашу бригаду. И только когда она потеряла сознание посреди поля, мы поняли, что дело серьёзное. На руках донесли её до фельдшера, она заподозрила аппендицит, требовалось немедленно везти на операцию в город. А машин в колхозах раньше почти не было, в основном техника, и та в разгар рабочего дня на полях. Пока нашли машину, оказалось слишком поздно. Развился перитонит, и Вера погибла. Тогда, Егор, я по-настоящему осознал цену времени. Пара часов могла спасти ей жизнь.