— Это невозможно, — от холода всем телом вздрагиваю.
— Почему? Если он просто в другой город переехал, то вполне и вернуться мог.
— Просто знаю и все. Рановато для, — она будто себя по губам хлопает и резко затыкается. Фраза между строк повисает. Вдруг на истеричный смех переходит. — Пора бы тебе уже паренька нормального найти, чтобы о ерунде и времени думать не было.
Потихоньку закипать начинаю.
— Мам, что ты скрываешь?
— Ничего, — сердито бубнит, — лучше бы родителей навестила, чем о глупостях спрашивала.
А это идея.
— Хорошо, как скажешь, — и воскресенье зря не пропадет, — сегодня вечером приду к вам на ужин. Вот там и поговорим, если по телефону не хочешь.
Не обращаю внимания на её препирательства и перед фактом ставлю. Уже сил нет это терпеть. Все отмалчиваются, будто эта тема меня не касается. До невозможности из себя выводит.
Время до вечера в напряжении проходит, и всё же, когда я в родительский дом стучусь, меня охватывает невероятное спокойствие, потому что я чувствую, что вот-вот подойду предельно близко. Натолкнусь на правду, способную мой мир обрушить.
— Проходи скорее. Я твою любимую курочку в кляре приготовила, — довольно мама щебечет.
И словно не было утреннего разговора. Мне бы ее притворство.
— Ты приготовила? — хмыкаю я. — Сама?
Удивление неподдельное. Мама вообще редко к плите подходит. Может, только по праздникам, и то если душа позовет. Чаще она доставку заказывает или папу в рестораны водит.
В их квартире обычно духами и маслами пахнет, оттого чарующий аромат мяса буквально с ног сбивает. Настораживает, ведь мама лишь по особым поводам готовить станет.
Реально пахнет жареным. И дело вовсе не в еде.
— Захотела дочку порадовать. Вон ты какая тощая, наверняка ничего не ешь.
— Ну-ну, — сомнительный комплимент, — а папа где?
— На работе задерживается.
— В воскресенье?
— Да. Ты же знаешь, что он трудяга.
Мы за стол садимся и несколько минут еду пробуем. Не хочется сразу в пекло бросаться.
— Вкусно, спасибо, — сухо роняю я.
— Шампанское открыть?
Все чудесатее и чудесатее.
— А как же твоя вечная диета?
— Ну, надо же иногда и побаловать себя.
— Нет, спасибо.
Кое-как впихиваю пару кусочков курицы, потому что от нервов даже аппетит на «нет» сходит, и расписку достаю. Мама с первого взгляда понимает, о чем я заговорить хочу, и отрешенно вилку на стол кладет.
— Себе я, пожалуй, налью, — достает бокал и бутылку откупоривает.
Я терпеливо жду, пока она бокал осушит, и горло прочищаю, чтобы ненароком не сорваться. Я уверена, что ничего страшного мама не скажет, но морально к худшему готовлюсь.
За оскорбления в долги не вгоняют.
— Сумму узнаешь?
— Дочка, к чему эти вопросы? Ты ведь и так знаешь, что из-за этого я себе места не нахожу. Странная ты какая-то сегодня. Может, тебе успокоительные попить?
Вряд ли они меня от Эмиля избавят.
— А знаешь, кому мы эти деньги должны?
— Да откуда? Кто покерным клубом владеет, тому и должны.
— Хорошо. Тогда я еще раз тебя спрошу. Имеете ли вы с отцом какое-то отношение к тому, что Эмиль вдруг съехал? Девять лет назад ты мне правду сказала или же…
— Да что ты привязалась со своим Эмилем! — восклицает мама. — Тебя совсем заклинило?
— Если бы, — я позволяю себе скупую улыбку и глазами в ее лицо врезаюсь, пытаясь эмоции по сжатым губам прочитать, — Эмиль мог на вас обиду затаить?
— Да сдался нам твой южанин.
— Он не мне сдался, а вам.
— В каком смысле?
— Эти деньги, — на расписку киваю, — вы Эмилю должны.
— Исключено, — холодно отрезает.
— Откуда такая уверенность? Он что, не мог себе клуб купить?