– Значит ли это, что ты возродишься в другой жизни, как учат на Востоке? – спросила пожилая дама-посетительница в пальто из искусственной кожи.

– Да, – удивленно сказал Хоппи, – новая жизнь. У меня другое тело. Я могу делать все, что угодно.

– Ходить, – сказал Стюарт.

– Да, – пробормотал Хоппи, – и ходить… Я – как все. Нет, лучше всех! Я могу делать все то же, что они, и гораздо больше. Я могу идти куда хочу, а они – нет. Они не могут двигаться.

– Почему они не могут двигаться? – требовательно спросил бармен.

– Просто не могут, – ответил Хоппи. – Они не могут перемещаться по воздуху, по дорогам или на кораблях. Они просто застыли. Здесь все другое. Я могу видеть их, как будто они мертвы, как будто они приколоты булавками и мертвы. Как трупы.

– Они могут говорить? – спросила Конни.

– Да, – сказал фок, – они могут разговаривать друг с другом. Но они должны… – Он помолчал, и затем его тонкое лицо исказилось торжествующей улыбкой. – Они могут говорить только через меня.

Интересно, что бы это значило, думал Стюарт. Звучит как мегаломаниакальные мечтания, в которых Хоппи правит миром. Компенсация за то, что он на самом деле ущербен… чего еще ждать от фока.

Сейчас, когда Стюарт все понял, происходящее уже не казалось ему таким интересным, и он вернулся к своему столику.

Бармен продолжал спрашивать:

– Это хороший мир? Скажи мне, он лучше нашего или хуже?

– Хуже, – сказал Хоппи. И затем добавил: – Хуже для тебя. Это то, что заслужил каждый. Это справедливость.

– Тогда для тебя – лучше? – спросила Конни.

– Да, – ответил фок.

– Послушай, – крикнул официантке со своего места Стюарт, – разве ты не понимаешь, что это психологическая компенсация за его уродство? Таким способом он защищается. Как ты можешь относиться к этому серьезно?

– Я и не отношусь серьезно, – сказала Конни. – Но это интересно. Я читала о медиумах, так они, кажется, называются. Они впадают в транс и могут сообщаться с потусторонним миром, совсем как он. Разве ты не слышал? Вроде бы и наука это подтверждает… Так, Тони?

Она повернулась к бармену за поддержкой.

– Не знаю, – угрюмо сказал Тони, возвращаясь к своему грилю и поднимая лопатку.

Сейчас фок, казалось, еще глубже впал в послепивной транс; казалось, он заснул, ничего не видя. По крайней мере, он никак не реагировал на попытки окружающих увидеть потусторонний мир – или что это там было – его глазами. Сеанс окончился.

Да уж, сказал себе Стюарт. Интересно, как бы отнесся к этому Фергюссон: нанял бы он на работу не просто калеку, но калеку, подверженного эпилептическим припадкам или чему-то вроде этого? Интересно также, стоит ли мне рассказывать ему что-нибудь, когда я вернусь в магазин? Если Фергюссон узнает, может быть, он сразу вышвырнет Хоппи за порог. И я бы не винил Фергюссона за это. Пожалуй, мне лучше ничего не говорить ему, решил он.

Фок открыл глаза и позвал слабым голосом:

– Стюарт…

– Чего тебе?

– Я… – Голос фока звучал слабо, почти болезненно, как будто попытка говорить была слишком тяжела для его немощного тела. – Послушай, ты не можешь… – Он остановился, затем медленно подъехал к столику Стюарта. – Ты не можешь отвезти меня назад в магазин? Не сейчас, когда поешь. Я был бы тебе очень благодарен.

– С чего это? – спросил Стюарт. – Ты что, сам не можешь?

– Мне плохо, – сказал фок.

Стюарт согласился:

– Ладно. Когда поем.

– Спасибо, – сказал фок.

Полностью игнорируя его, Стюарт продолжал есть. Лучше бы фок не показывал так явно, что мы знакомы, думал он. Лучше бы фок выкатился отсюда и ждал где-нибудь в другом месте. Но Хоппи сидел, потирая лоб левым экстензо ром, и выглядел слишком измученным, чтобы двигаться снова, даже по кафе.