Бо-же мой!

Теперь я ненавижу Бессонова еще сильней.

По телу проходят теплые импульсы, они концентрируются в нужной точке. От наслаждения дрожу. Сама контролирую давление и скорость, делаю так, как приятно мне. Каждая секунда приближает меня к пику, о котором я даже и не мечтала. Как взобраться на волну. Она несет тебя вперед, пока не накрывает с головой. Ты захлебываешься, пытаешься выбраться и получаешь запретный кайф.

– Черт! – говорю на выдохе.

Кожа покрыта испариной, а дыхание восстанавливается с трудом.

Еще не до конца осознала, что только что было. Какое-то помутнение рассудка. Невозможно пока признать, что я использовала это по назначению.

А главное, почему решила это сделать? Словно какие-то феромоны Бессонова парили вокруг меня и нашептывали мне на ухо свои дьявольские желания.

Встаю с кровати, привожу себя в порядок и … розовое чудо тоже. Надо сделать так, чтобы Влад ни за что и никогда не догадался.

Упаковываю его обратно и оставляю лежать на столе. Мой жирный намек, чтобы убрал его с моих глаз.

В ушах еще стоит звон, руки дрожат, пока моюсь и причесываю растрепавшиеся волосы. Картинки сменяются перед глазами. И все они не столь невинные, как хотелось бы.

Когда я делала это с собой, представляла его. Это и пугает, и раздавливает одновременно. В крови еще дикая смесь удовольствия и возбуждения, с щек не спадает румянец. Хочется провалиться под лед и как-то остудить пыл.

Если не займу себя сейчас каким-то полезным делом – мысли сожгут.

Еще раз умываюсь холодной водой, подвожу глаза, наношу тушь и тени, брови фиксирую гелем. Волосы собираю в хвост.

На кухне полный порядок, а холодильник до сих пор набит едой. Я не любитель готовки, да и мало что получается. Но вот, например, куриную грудку запечь смогу.

Ищу нужные ингредиенты, мою и под включенное радио на телефоне готовлю. Сама не замечаю, как улыбаюсь. Настроение поднимается с каждой съеденной помидоркой черри. Даже пританцовываю чуть-чуть.

– Боже, я умер, – восклицает за спиной… Влад, – не могу понять, это ад или рай?

От его голоса все обрывается и падает. Не из-за страха перед ним, не из-за неизвестности, а от такого вот Бессонова. Немного грубого, с похабными шутками, с подарками его этими, что до сих пор вибрация по телу проходится, стоит вспомнить цвет того приборчика.

– Ледышка, ты же не пытаешься меня отравить?

Слышу его шаги, они эхом у меня в голове отдаются. Шаг – дыхание рвется, еще шаг – перестаю дышать.

Сердце как при жесткой аритмии: бьется отчаянно, больно.

– Мне это не выгодно, Бессонов. Ты меня еще не развел.

– Да кто ж вас, женщин, поймет.

Мы снова общаемся так просто, забываю, что нужно контролировать свои слова. Уяснила для себя одно: Влад опасен, когда нарушают установленные правила. Он не любит дерзость, но ему нравится колкость. Бессонова раздражает молчание, но он фанатеет от короткого, сексуального сказанного “да”.

Накрываю на стол, расставляю столовую посуду и приборы. Волнуюсь.

Он хотел видеть покорную и идеальную женщину дома, а я, получается, рада исполнять эту роль. Дикость какая-то… Но когда раскладываю ужин по тарелкам, аккуратно заправляю салат маслом, испытываю странное желание, чтобы Владу понравилось.

– Там точно нет яда? Или слабительное там? – с опаской косится на свою еду.

Хочется потомить его, чтобы чуть понервничал.

– Кстати, как тебе Сатисфайер? Классный, да?

Щеки вновь неестественно краснеют, грудь пятнами покрываются и крепче запахиваю халат.

– Я его убрала и не открывала, – опускаю взгляд и вилкой накалываю хрустящий кусочек свежего огурца.