– Да кому ты заливаешь, ледышка, – смеется низко, нервы щекочет, а потом в узелки затягивает.

– Но это правда, – жую интенсивно этот долбанный огурец, чтобы хруст заглушал его смех. От него и стыдно, и продлить его хочется.

– Никуль, – говорит нежно, но, черт, так сексуально, хочется чтобы нагнулся и прошептал ближе, – у меня оповещение на телефон приходило. Поразительно, три минуты и сорок две секунды.

Бессонов делает так, как хочется мне. Наклоняет голову, и горячее дыхание касается щеки. Замираю. Веки сами закрываются, на коже шевелятся волоски.

– Ты… – холодными руками зажимаю уши, чтобы больше не слышать.

Это бесполезно. Тембр его голоса прокатывается из клеточки в клеточку, забивает их собой, и я прекрасно слышу все, что он говорит.

– Зато смотри, после оргазма ты решила стать послушной. А почему? Правило такое есть: недотраханная баба трахает мозги.

– В таком случае, почему ты сам… – резко отрываю руки от ушей и говорю все это ему в лицо. Близко. Глазами впиваюсь в его лицо.

Жесткая щетина темного цвета, зрачки полностью заполнили кофейного цвета радужку, губы изгибаются в хищном оскале.

– Иди сюда, – наконец шепчет.

Я покорно подчиняюсь. Как загипнотизированная иду на его черные глаза и грубый голос. Тело требует касаний. Чтобы они были властными, чуть жесткими, чтобы уносили за пределы этой комнаты.

– Еще ближе.

Почти касаюсь его губ, меня накрывает как от дозы крепкого алкоголя. Зрение ухудшается, координация нарушена. Хватаюсь за Бессонова как за какой-то гребаный ориентир. И только чувствую, как его губы накрывают мои.

Нежную кожу обжигает. Он с натиском расталкивает и проникает сразу в рот языком. Теряюсь от такого напора. Берет и жадно имеет. Словно всегда об этом мечтал, и только сейчас разрешил себе.

Влад целует до ощутимой боли, чуть прикусывает нижнюю губу зубами и оттягивает. Испытывает при этом какой-то дикий восторг и наслаждение. Я чувствую пульсацию. Она захватывает мое тело, и оно вибрирует синхронно с его.

Языки сплетаются. Мы словно узел хотим завязать. Невозможное происходит. Чтобы я целовала Бессонова? Да еще так, чтобы в рот ему от удовольствия мычать?!

Грудь горит, соски трутся о ткань и доставляют дискомфорт. Вспоминаю, как он в душе сжимал их и… покалывание ощущаю внизу. Еще мокро, позорно потекла от одного поцелуя.

– Я же не как твой муж. Мне нравится по обоюдному согласию.

И снова врывается в мой рот языком.

14. Глава 14.

Влад.

Ледышка сопит рядом, ногу закинула на меня, бедром касается члена. И елозит вверх-внизу, бежит куда-то.

Твою ж мать, яйца вскипают от такого ее движения. Кожа бедра нежная, намазюкалась вечером каким-то кремом, все постельное белье теперь пропахло не то цветами, не то фруктами.

Для меня старалась.

Это что-то шевелит внутри, что раньше спало мертвым сном.

Лежу теперь и не знаю, под себя ее подмять или как наркоша вдыхать ее запах до звездочек перед глазами. Пиздец, под сорок лет, а все в рыцаря какого-то играю.

Так хочется, чтобы сама пришла, показала, что это ее желание, а не из-за дебильного договора все.

Вчера, конечно же, не потрахались. Только целовались. Терпеть этого не мог, а с ледышкой как-то вкусно, что ль. Губки еще ее эти пухленькие, обалденные.

– М-м-м, – мычит во сне и еще теснее жмется.

Ну и что мне делать? Я не железный, еб твою мать!

Руку кладет мне на живот. От нее жар исходит, кажется, расплавит к чертям собачьим. След останется на коже, как печать.

– Ника? – зову ее.

Пусть либо просыпается и уматывает в ванну, либо уже раздвигает свои ножки.

Кстати, не думал, что вчера она подарок использует по назначению. Я же так, ради шутки, ну и чтобы эмоции ее увидеть. Каким-то дебилом себя чувствую, когда вижу ее настоящую. Такая она вся как огонек, ни хрена не ледышка. Заковала себя в хрустальный ледяной замок, так и живет.