— Все! Опускай! — кричу, сжав в пальцах заветный свернутый в трубочку лист плотной бумаги.

Пальцы снова напрягаются, перехватывая, потом чужие ладони скользят выше, опуская меня. Рубашка задирается, обнажая живот и спину, и я вздрагиваю от прикосновения к голой коже. Торопливо отступаю в сторону, стоит подошвам кед коснуться земли. Сердце бухает где-то под горлом. Что ж за дурацкое приворотное зелье-то?

Оборачиваюсь и объявляю преувеличенно бодро:

— Ну вот, можно и назад, — приподнимаю руку с зеленой добычей, перехваченной красной лентой.

— Угу, — во взгляде Кости что-то такое… Встряхивается. — Пошли, помощник, есть хочу, как волк.

— Так, может, ты нам с поляны и бутербродов утащишь, как воду? — предлагаю с надеждой.

— Щаз, ага, — беспардонно отбирает у меня находку из дупла и, не заботясь о ее товарном виде, сует себе в задний карман джинсов, — тогда я наемся и захочу спать.

18. Глава 18

Воспоминание 82

23 мая

— Долго еще? — спрашиваю жалобно.

Нет сил, останавливаюсь и упираюсь ладонями в колени. Пятка пульсирует и горит огнем. Уже не сомневаюсь: первой моей остановкой в лагере будет место подле Ларисы Петровны. Ощущения скверные, кажется, что растерла ногу до кости.

Холостов сверяется с картой.

— Вроде уже близко.

В отличие от меня, на обратной дороге у него будто открылось второе дыхание. Ну, или он вспомнил, что забыл на поляне что-то важное. Иначе какого черта задает темп не хуже Князева?

— Близко… это… сколько? — дыхание сбивается, не могу заставить себя разогнуться. Солнце по крайней мере палит уже меньше, скоро вечер. Только поврежденная нога, общая усталость и моя странная реакция на спутника не добавляют хорошего настроения.

— Час, — убивает все мои надежды на лучшее Холостов, смотрит на часы на запястье. — Укладываемся, все в ажуре.

Тьфу на него. И правда взбодрился на пути назад. Просыпался, по ходу, долго. А мне бы лечь…

— Привал, — объявляю решительно и плюхаюсь в траву прямо там, где стояла.

Укладываемся, не укладываемся… Если нет ковра-самолета, всех — в сад. У меня от боли скоро пойдет кровь не только из ноги, но и из глаз. Нужно просто посидеть, выдохнуть.

Носок и задник кеда давно промокли, а теперь еще и начали деревенеть, отчего трут в два раза сильнее. Чуть приподнимаю штанину, вижу бордовые разводы и торопливо опускаю джинсы назад. Пусть меня залечат, а потом полюбуюсь. Я к виду ран как-то не очень.

Костя молчит. Наверное, считает меня дурой и слабачкой. Ну и фиг с ним. Если у него удобная обувь, то я в своих кедах раньше кроссов не совершала и не думала, что не стоит. Знала бы — ботинки надела. Ну и что, что было бы жарче, зато обошлось бы без членовредительства.

Холостов подходит ближе и опускается на корточки прямо напротив. Смотрю на него с вызовом, мол, чего тебе? Сказала, что не пойду, значит, не пойду. Мне нужен привал, и это не обсуждается.

— Покажешь? — вроде без издевки.

Так и тянет показать ему средний палец. Скриплю зубами.

— Пять минут мне дай, — прошу. Ладно, он прав, рассиживаться надолго уже неуместно, но свои пять минут я заслужила.

Костя по-прежнему смотрит серьезно.

— Ногу покажи, — настаивает.

— Больше тебе ничего не показать? — огрызаюсь. Нашелся лекарь.

Его взгляд темнеет. Смотрите-ка, обиделся.

— Все остальное ты мне уже показала, — припечатывает и тянется к моему кеду, пока я от возмущения лишаюсь дара речи и только ловлю ртом воздух. Да за такое по морде бить надо! — Или показываешь ногу, или я закидываю тебя себе на плечо и тащу в лагерь, — не унимается.

Вроде отмираю.