— Слышал? — шиплю трагическим шепотом.

— Что — слышал? — не понимает Холостов. Глухой он, что ли?

— Стул кто-то сдвинул слева. Вон там, у кафедры.

Костя смотрит на меня с сочувствием, даже головой качает, а потом тянется своей рукой к моему лбу; еле успеваю отпрянуть.

— Может, у тебя температура? — лыбится, издевается. И встает в полный рост. Ну что ж ты делаешь, дебил? Нас же теперь точно-точно увидели и узнали. — Нет тут никого, — расставляет руки в стороны и делает полный оборот вокруг своей оси. — Ни-ко-г…

Он не договаривает, его прерывает стук битого стекла как раз с той стороны, на которую я ему указывала. Победно вздергиваю подбородок, мол, видел? Болван.

Холостов, хоть и болван, но смелый: затыкается на полуслове, машет мне рукой, чтобы осталась на месте, а сам движется в ту сторону, откуда раздался звук. Ага, сижу и жду под окном, когда ко мне царь Салтан свататься приедет. Передвигаясь в полуприсяде, следую за ним и встаю в полный рост, только когда вижу, что сам староста остановился, а вокруг по-прежнему никого нет.

— Что это? — выглядываю из-за его плеча, пытаясь рассмотреть, на что он смотрит.

На полу — остатки разбитой колбы. Лужи нет, никакого рассыпавшегося содержимого нет. Пустая? Вот только запах — едва уловимый цветочный аромат. Нас что, пытаются отравить?

Эта мысль неожиданно не приносит с собой панику. Моя голова понимает, что следовало бы немедленно затаить дыхание и мчаться во всю прыть из помещения, но ноги, словно их приклеили, стоят на месте. Уже надышались!

Медленно, словно преодолевая сопротивление воздуха, оборачиваюсь к Холостову. Выходит, нас отравили как единственных свидетелей. Подумаешь, один труп или еще два в придачу. Кабздец…

— Кость, я… — честно, я хочу даже извиниться, но слова застревают в горле. — Костя, ты такой красивый! — и мои губы предательски растягиваются в улыбке.

Как я раньше этого не замечала? Веснушки, зубы отбеленные — о чем я думала? Он же такой… высокий, сильный, веселый…

А Холостов стоит напротив и не шевелится, тоже смотрит на меня во все глаза, только дышит как-то тяжело, будто после долгого бега. Наблюдаю за тем, как вздымается его грудная клетка под тонкой рубашкой. Зачем она на нем? Он такой красивый, наверняка у него и тело красивое. Хочу увидеть, хочу коснуться — кожей к коже, без преград.

Во взгляде Холостова мелькает что-то хищное, такое животное, манящее. Мы бросаемся друг к другу одновременно. Оплетаю его тело руками, как обезьянка, цепляюсь. Он подхватывает под ягодицы, прижимает к себе. Губы у него такие теплые, а руки такие сильные. Я плавлюсь, таю, целую, целую, целую. Нас накрывает обоих.

О каком цветочном запахе я только что думала? Это же он так пахнет: и цветами, и ветром, и просто — счастьем.

Держит меня на руках, и мы не прекращаем жадно целоваться. «Кожа к коже, кожа к коже», — пульсирует в моем мозгу, а руки нащупывают пуговицы на его груди; начинаю торопливо расстегивать. Скорее, скорее. Кожа к коже...

Холостов сажает меня на ближайший стол (краем сознания отмечаю звук битого стекла — должно быть, смахнули лишнее), а сам остается между моих широко расставленных ног. Его губы терзают мои, и это самое замечательное ощущение на свете. Наконец, справляюсь с его рубашкой, стягиваю с плеч, бросаю на пол.

О да, у него именно такое тело, как я и думала: крепкое, поджарое. С удовольствием веду ладонями по его плечам до локтей и опять вверх. Чувствую, как от моих прикосновений напрягаются мышцы. Касаюсь груди. Кожа к коже… Дыхание перехватывает.