— Понимаю, — едва слышно прошептала девушка, глядя себе под ноги и кусая губы. В ее ссутуленной, напряженной фигурке было столько отчаяния и невысказанной боли, что он с трудом подавил в себе желание пойти и прямо сейчас набить морду этому гаденышу.

— Почему ты молчала, Ксю-ша?! — Влад соскочил со стула, рывком отставив его куда-то в сторону, присел перед ней на корточки, заглянул в потухшие, испуганные глаза.

— Я... не знаю... мне было стыдно, — как же трудно признаваться в том, чему не было внятного объяснения.

— За что стыдно? — не понял он. Этот беспомощный, метущийся взгляд просто сводил его с ума, рвал душу, по миллиметру вытягивал жилы. — Я чего-то еще не знаю?

— За вранье, — ее лицо скривилось в борьбе с подступающими слезами.

— Бли-и-ин, — выдохнул опер, качая головой и растирая лицо. Это он сам своим недоверием, колкими и едкими замечаниями вынудил девчонку лгать и изворачиваться. — Это разве вранье, Ксюш?

— Я Саше соврала... и тебе... насчет телефона... и ключей, — она чуть не плакала. — Саша мне денег дал... двадцать пять тысяч... сказал, подарок на день рождения...

— А если бы не дал? Что бы ты делала? — Так, стоп, он говорит совсем не то, что нужно. — Ладно, забей, — Влад мотнул головой, отгоняя лишнюю сейчас мысль. В конце концов, если бы не «подарок» Воронова, неизвестно, где сейчас была бы Ксения. — Сколько ты отдала этому товарищу?

— Тридцать... Я добавила еще пять из тех, что ты мне оставил...

— А должна было сорок, так? — теперь мозг его работал четко и ясно. — С остальными что? Он тебе дал еще время? Или предложил другой вариант?

По тому, как Ксения вновь потупилась, сразу же понял, что попал в точку:

— Ну?

— Он пошутил, — растерянно пожала она плечами.

— Чего хотел?

— Стриптиз, — помолчав, все же выдавила девушка.

— Че? — Влад громко выругался: — Какой, на хер, стриптиз?! — настигшая внезапно догадка поразила и напугала его: — И ты согласилась?!

— Нет, Влад, ты что! — горячо запротестовала Ксения, вскочив на ноги, смело взглянув ему в глаза. — Я бы никогда!

Демидов не стал ее расстраивать, умолчал о том, что если бы захотел этот подонок пойти до конца, то дело одним бы только стриптизом не ограничилось. Нормальные, неублюдочные дети так не угрожают, даже в шутку, синяков после себя не оставляют. Такие, как этот Ковылев, пользуются беззащитностью жертвы, с каждым разом запугивая ее еще больше, уверяя, что во всем виновата она сама — не так вела себя, не то говорила. Только с Ксенией этот козел просчитался — у нее есть Влад, и он никому не позволит причинить ей вред.

***

После разговора с Владом напряжение если и не ушло полностью, то немного отступило. Стало легче и не так страшно уже просто оттого, что она знала — она в этом мире не одинока. Слова «брата» еще долго звучали в ушах, вселяя надежду, обещая защиту:

— У тебя есть я. И я никому не позволю причинить тебе вред...

И Ксюша поверила. Поверила его твердым, уверенным словам. Его спокойному, решительному взгляду. Его крепким и сильным рукам, сжимающим ее плечи. Впервые рядом с ним она почувствовала себя в безопасности, так же как и с Сашей.

Теперь она иначе смотрела на все его придирки, за которыми скрывалось не желание задеть или обидеть, а защитить, уберечь от окружающего мира. Он старше, опытнее, он знает жизнь, просто не может выразить иначе свою заботу. Свой отпечаток наложила еще и обида на ее мать.

Бабушка, которая больше жизни любила Ксению, тоже, бывало, ругала и ее, и маму. Говорила, что не хочет, чтобы внучка повторила судьбу матери, которая однажды оступилась по глупости, по неопытности, по нежеланию прислушиваться к старшим. Со слов бабушки, мама Ксении была упрямой, своевольной, и жизнь ее за это наказала.