— Ваш отец жив, не волнуйтесь, — говорит второй, более поджарый, но не менее безразличный к происходящему страж порядка.
Вижу, что он готов сказать мне что-то ещё, но не успевает: в глубине дома раздаются чьи-то голоса и беспорядочные шаги, будто там, внутри, целая толпа народа в панике пытается покинуть здание. Перевожу взгляд за спины полицейских и невольно зажимаю рукой рот.
— Папа! — Мой истошный визг оглушает, но кроме отца, согнутого в три погибели, с руками неестественно отведёнными за спину и заключёнными в наручники, никто не обращает на меня внимания.
Срываюсь с места, чтобы подбежать к нему, узнать, что произошло, расцарапать физиономии полицейских, которые толпой окружают моего отца, словно опасного преступника. Но те двое на входе моментально реагируют, заключая меня в кольцо своих бездушных лап.
— Отпустите! Как вы смеете?! Не трогайте меня! — неистово бьюсь в их руках, не оставляя попыток прорваться к отцу. — Это какое-то недоразумение! Папа ни в чём не виноват! Отпустите его!
— Ну-ну! — хмыкает тот, что с пузом. — Разберёмся!
— Вы бы сначала разобрались, а потом врывались в дом к порядочным людям! — скалюсь, повернув заплаканное лицо в его сторону, пока отца под конвоем подводят все ближе и ближе.
На мгновение встречаюсь взглядом с родными, любимыми, самыми добрыми и отзывчивыми глазами отца. Но этого хватает, чтобы понять: мы обречены. Он ничего не говорит, не спорит, не вырывается. Покорно, с виноватым видом, понурив голову, позволяет полицейским вывести себя из дома, а затем увезти.
— Это какая-то ошибка! — бубню под нос, провожая взглядом караван полицейских машин.
Всё резко смолкает. Меня больше никто не держит. Рядом со мною вообще никого, только дикое ощущение опустошённости и вязкая неизвестность.
В полной прострации захожу в дом, глупо негодуя, что белоснежный глянец пола весь истоптан чужими грязными ботинками. Останавливаюсь по центру огромной гостиной и тихо плачу: я не знаю, что делать в подобной ситуации.
— Марио! — доносится со второго этажа голос Лусии. — Марио! Давай живее!
Вытираю слёзы, размазывая по лицу тушь, и спешу на голос мачехи.
— Что случилось? — спрашиваю, хватая её за лацканы дизайнерского пиджака из нежно-голубой шелковистой ткани. — Лусия, почему они увели отца?
— Потому что твой отец — вор! — выплёвывает она, небрежно сбрасывая мои руки со своего дорогущего костюма.
— Неправда! — мотаю головой, но Лусия делает вид, что не слышит.
— Марио, да где же ты?! — истерично кричит она, а я замечаю стоящий чуть поодаль от неё чемодан.
— Ты уезжаешь?! Сейчас?! Когда отца…увезли... когда ему… нужна помощь?!
— Рита! — нервно хохочет мачеха. — А что мне здесь делать? Твой отец идиот, он потерял всё! У него больше ничего нет! Этот дом арестован, все его счета заморожены, сам он теперь будет гнить за решёткой не один десяток лет! Марио, такси уже приехало! Шевелись, мальчик мой!
— Так нельзя! Ты не можешь вот так взять и уехать! — У меня перехватывает дыхание от услышанного. — Отцу нужна помощь! Уверена, вышло недоразумение.
— Недоразумение — это мой брак с твоим отцом! Знай я, что за человек этот Винсенто, никогда и близко не подошла бы к нему. Но ничего, уже завтра я подаю на развод. Этот брак ничего мне не принёс, кроме бесцельно потраченного времени и нервов!
Наигранно поправив копну каштановых волос, Лусия хватает за ручку чемодан и спешит к лестнице.
— Не уезжай! Не сейчас, — вновь цепляюсь за шелковистую ткань её костюма, купленного тем самым идиотом, что якобы разрушил её жизнь. Можно подумать, до брака с моим отцом она купалась в роскоши! Как бы не так! До того как эта расчётливая стерва попала в нашу семью, она не могла отличить обыкновенный пиллинг от шоколадного обёртывания. Зато сейчас, одетая с иголочки, изнеженная спа-процедурами, вся в золоте и бриллиантах, она безжалостно бросает моего отца в беде. Дрянь! Какая же она дрянь!