— Этот автомобиль — ваш ровесник? — Мой нос опять невольно морщится, а ладони с силой зажимают уши.

Анхель недовольно цокает языком и оставляет мой вопрос без ответа.

Автомобиль неспешно покидает территорию аэропорта и выезжает на трассу. Но едва ему удаётся немного набрать скорость, как изо всех щелей начинает нестерпимо дуть. И без того продрогшая, кутаюсь в толстовку и, отвернувшись к окну, даю волю слезам. Не о такой жизни я всегда мечтала. Не о такой!

— Ты упрямая, как твой отец! — вдруг нарушает относительную тишину Анхель. — Сказал же, плед возьми!

Мотаю головой, не поворачиваясь к старику. Отчего-то становится стыдно от мысли, что он может заметить мои слёзы и счесть слабой. Хотя я такая и есть!

— Ведёшь себя глупо! До дома почти сутки пути, и, поверь, с каждым часом будет только холоднее! — бурчит старик и, не отвлекаясь от дороги, начинает переключать радиостанции, добавляя к бесконечному скрежету подвески и рёву мотора свистящие переливы и дребезжание поиска сигнала.

— Сутки?! — вскрикиваю от ужаса, понимая, что не выдержу в этом продуваемом насквозь пикапе двадцать четыре часа.

— Ну, чуть меньше, может, — почесав затылок, вполне серьёзно отвечает Анхель и вновь принимается вылавливать нужную радиостанцию.

Безудержно хлюпаю носом и клацаю зубами от холода, но брать чужой, непонятно где валявшийся до этого плед не хочу. Может, я и потеряла дом, друзей, отца, но чувство собственного достоинства всё ещё при мне.

Спустя несколько минут шумовой пытки салон наполняется громкими унылыми звуками ретро-композиции: под стоны гитары томный женский голос страдальчески поёт о неразделенной любви.

— Вы серьёзно? — наплевав на своё заплаканное лицо, поворачиваюсь к деду. — Мы будем слушать ЭТО?

— Как по мне, долгая дорога в компании очаровательной Джильды гораздо привлекательнее твоих сопливых всхлипов, — не лезет в карман за очередным оскорблением старик.

Фыркаю и с надменно поднятым носом отворачиваюсь к окну, пытаясь сосредоточиться на ночных видах окрестностей Буэнос-Айреса. Но с каждой минутой огней за окном становится всё меньше, а гнетущей темноты и заунывного бренчания всё больше. Холод пробирает до костей. Слёзы в какой-то момент просто устают течь, а может, наконец кончаются. Дикая усталость вкупе с немыслимыми потрясениями берёт верх над показной гордостью и врождённой брезгливостью, и вот я уже несмелыми руками нащупываю на заднем сиденье огромный вязаный плед. Под одобрительный кивок старика закутываюсь в него с ногами, ощущая, как уютное тепло начинает медленно растекаться по телу, унося с собой страхи и тревоги минувшего дня.

— Поспи, — убавив громкость радиоприёмника, бубнит Анхель. — С рассветом остановимся на заправке перекусить. Я разбужу.

Киваю и проваливаюсь в сон.

Анхель не обманул, совершенно бесцеремонно разбудив меня с первыми лучами солнца. Щурюсь от яркого света, нещадно бьющего прямо в глаза, и плотнее укутываюсь в плед в яром нежелании возвращаться в реальность.

Всё та же старая тачка — увы, при свете дня она кажется ещё более древней и убогой. Всё тот же презрительный взгляд деда, хотя… Нет, сейчас в глазах старика читается непередаваемая усталость: это я спала всю ночь, а он безотрывно следил за дорогой. А потом мозг взрывается от ещё более внезапной догадки.

— Анхель, а когда отец сообщил, что я прилечу?

— Вчера на рассвете, — потягивается он.

— Получается, вы вторые сутки за рулём? — Мысленно прикидываю, сколько времени ушло у старика на дорогу, и поражаюсь его стойкости