Монголы в эти полгода тоже времени не теряли. Надеясь на американский капитал, они, тем не менее, пытались найти какие-то варианты более близкого и более выгодного политического союзничества. Русскоязычная газета «Возрождение» писала: «Маньчжурское правительство опубликовало официальное сообщение об отношениях ко Внутренней Монголии. В сообщении говорится, что за последнее время поступил ряд ходатайств о присоединении Внутренней Монголии к Маньчжурии. В Долонноре группа монгольских князей обратилась с просьбой к маньчжурским властям о разрешении передать маньчжурскому императору в Синкинге петиции о воссоединении Монголии с Маньчжурией. Власти разрешили монгольским князьям проехать в Синкинг»[145].

Наконец, Уоллес переговорил с Рузвельтом и рапортовал, что «Мюррей не может дать денег, хотя симпатизирует сколаршипам. Дело должно быть основано на сугубо деловой основе, разумный план должен быть представлен, также нужны названия ответственных госструктур там…»[146] Эту фразу «стриктли бизнес базис»[147] Е.И. Рерих не раз потом будет цитировать в своих письмах, полагая, что американским сотрудникам в общении с представителями американского капитала не хватило не столько делового плана, сколько силы убеждения. Об этом были и все предыдущие письма Елены Ивановны, касающиеся кооператива. Вдохновленная ими, Зинаида Лихтман «положила немало труда на уверениях наших, что в таких делах необходимо действовать иными путями и убеждениями, нежели только фактами и цифрами. Там, где предвидится огромное строительство, там нужно иметь веру в большие горизонты, в будущее, иначе говоря, нужны для этого люди “уис вижен”[148], и таких людей именно необходимо привлечь. Мне казалось, что Друг мог нащупать таких людей, но и он сам должен был зажечься верою в это огромное дело, больше того, он должен был ручаться за него, говоря, что сам участвует в нем. Опять-таки, для этого он должен был быть зажженным сам. Стараться же найти только “бизнес мен” мне не казалось очень правильным»[149].

Но ключевыми фигурами в этом вопросе были не З. Лихтман и не Ф. Грант, а Г. Уоллес и Л. Хорш…

Члены правления Музея Рериха и комитета Пакта Рериха Луис Хорш, его жена Нетти и Эстер Лихтман, мало интересовавшиеся Уоллесом, пока он был просто фермером, после его назначения министром всячески старались завязать с ним личные отношения. И это им удалось. В 1935 году они смогли отодвинуть на второй план Фрэнсис Грант в делах Пакта Рериха и экспедиции и начали утверждать везде и во всем свой личный приоритет. И это закончилось полным крахом для многих начинаний, прежде всего для кооператива во Внутренней Монголии.

Эстер Лихтман была одной из ближайших сотрудниц Рерихов, но в какой-то момент ей, служившей до приезда в США гувернанткой в Швейцарии, захотелось большего – стать главной во всех делах. Е.И. Рерих так писала об этом ее демарше 1935 года: «Самоутверждение этой особы может пагубно отразиться на делах. Очень уж хочется ей усесться на неподобающее ей место и всюду, где только возможно, намекнуть и выдать себя за непосредственное звено с Первоисточником»[150].

Изначально доверие Е.И. Рерих к Хоршам и Эстер Лихтман было так велико, что именно им она поручила передавать ее конфиденциальные письма президенту Рузвельту, в которых писала о судьбах современного мира. Эти письма передавались лично, из рук в руки. Хотя по письмам Е.И. Рерих отчетливо видно, что связь была двусторонней, известные на сегодняшний день документы свидетельствуют, что Рузвельт, в отличие от Уоллеса, не написал Рерихам ни строчки. Президент читал письма, задавал вопросы, получал на них ответы, а Луис Хорш потом направлял Е.И. Рерих подробный отчет о визитах и вопросы президента, на которые сам не смог ответить. Эта и была обратная связь. Имя Рузвельта, естественно, было в отчетах зашифровано.