***

Артем

Спустя несколько дней

Бойтесь ваших желаний, они сбываются.

Это сказал умный человек. Я на своей шкуре убедился. Мне нужна была типа буферная зона, хотел «чтобы песня не кончалась» — я и получил. Провидение меня к сыну даже не подпустило. Я вроде как на нейтральной полосе жизни и могу делать вид, что еще не наломал дров. Целых три недели себе выстрадал, маг-недоучка.

Были бы у меня еще эти три недели.

— Ты нахватал всего столько, словно ни в какой Краснодар ехать не собирался — банок с детскими питанием двадцать штук. Кстати, мальчик не все ест, — во время сеанса связи говорила жена.

Теперь мы поменялись местами — я был в больничной палате, а они с сыном дома. От этого становилось легче, но беспокойство из-за неопытности Наташи все так же скручивало внутренности в колючие жгуты. Не мог объяснить себе собственную дурь, но меня, хоть громом рази, не оставляло ощущение, что я бы справился лучше. Кажется, вообще бы от сына не отошел. Рвался всей душой из больницы, но понимал, что хотя бы до начала реабилитации нужно здесь побыть. А реабилитацию можно проходить дома, тем более я не парализован, адекватен, провалов в памяти не заметил. Вообще рассчитывал все же вырваться из плена врачей раньше, чем требовал диагноз.

— Покажи мне сына, — попросил Наташу.

Она подошла с телефоном к кровати, на которой спал крепко спелёнатый ребенок.

— Ты ни разу не назвал его по имени, — усмехнулась жена. — Неужели твоя подстилка не придумала, как назовет своего ребенка?

— Наташа… — вскинулся я.

— Ой все! — тут же повысила голос она. — Смотри на своего безымянного отпрыска молча.

Я только зубами скрипнул. Потом посмотрел на сына, в этих пеленках напоминавшего полено с головой. Он спал и не подозревал о том, что рядом с ним женщина, которая ему не мать.

Которая его не любит.

Я больше не мог лежать здесь. Злая решимость сдернула с больничной койки. Я направился прямиком в ординаторскую. Мой врач сидел там и заполнял карточки после обхода.

— Что-то случилось, Артем Владимирович? — нахмурился, зеркаля мое выражение лица.

— Я иду домой.

…Спустя час я стоял на пороге арендованной квартиры. Меня трясло от слабости, злости и волнения. Злости — на жену. Волнения — перед первой живой встречей с сыном.

Я открыл дверь своим ключом, бесшумно, как смог, разулся и снял куртку, прошел в комнату.

Наташа лежала на кровати на животе, задрав пятки, и лениво листала модный журнал. Рядом стояла коробка с пиццей и стакан, в котором явно был не сок, судя по винной бутылке на полу. Она была пуста наполовину и кое-как закрыта пробкой.

Мальчик лежал рядом. Он был все так же замотан в пеленки, ноне спал. Кряхтел, крутил головой.

А я смотрел на все это с тихим ужасом.

— Ты совсем охренела? — процедил в ярости.

Наташа вскрикнула, подскочила, опрокинула стоявший на коробке с пиццей стакан и резко села на кровати.

— Придурок! — крикнула и приложила руку к сердцу. — Че так пугать-то?

Но мне было плевать на нее. Потому что я видел, как вздрогнул мой ребенок и зашелся в крике.

Срать я хотел на Наташу. Метнулся к сыну и… замер на пару секунд, испугавшись, что не смогу его взять правильно. Что сломаю, уроню, сделаю больно. Панический ужас. Но длился он недолго, потому что крик младенца пересилил мой внутренний вопль.

Меня трясло, когда я поднял малыша, подсунув под него обе ладони. Поддержал крошечную головку и очень осторожно прижал сына к себе.

У меня внутри что-то перевернулось. Половина меня сгорела и осыпалась пеплом, оставив ноющую пустоту. Другая часть будто наполнилась чувствами, которых я никогда раньше не испытывал.