Мелькнула мысль: дядька Бари всё подстроил! Возможно, хотел показать, какой он незаменимый человек. Или ему не понравилось, что смотритель овчарни стал отчитываться не перед ним, а перед мальчишкой.

Дирмуту не терпелось приказать стражникам разогнать толпу и выпороть спорщиков, но он молчал. Этот приказ должен отдать брат. Иначе крестьяне решат, что их господин, герцог Мэрит, беззубый и мягкотелый, раз сам не в состоянии навести порядок.

Бертол повернулся к людям лицом и звонко крикнул:

— Тихо!

Крестьяне от неожиданности присели.

— Устроили тут балаган! Давно плетей не видели?

Слова из прочитанной сегодня книги о милосердном короле… Еле сдерживая улыбку, Дирмут уставился себе под ноги.

Толпа редела на глазах.

— Сперва закончим стрижку, — сказал Бертол и посмотрел с укором на старосту соседней деревни. — Овчаров обижать не смей!

— Простите, ваша светлость. Не знаю, что на меня нашло.

— А ты, — обратился Бертол к овчару, — ещё раз заругаешься в моём присутствии, понесёшь зубы домой в мешочке.

Слова Миулы… Дирмут сжимал губы, чтобы не рассмеяться. Как же он ошибался в брате!

Приседая и кланяясь, овчар попятился.

— Можно идти? — спросил муж тётки Рулы. Получив разрешение, схватил старосту-соседа за локоть и потащил прочь.

Бертол поднёс к глазам пергамент. Сморщил лоб, силясь разобрать каракули. Ткнул пальцем в имя:

— Уга?

— Уга, Уга, — покивал смотритель овчарни.

— Батрак?

— Он самый. Тот, за кем вы следили. Я самолично его нанимал. У него в роду все стригали. Его к нам каким-то чудом занесло.

Вернув смотрителю свиток, Бертол запустил два пальца в прикреплённую к поясу монетницу и вытянул серебряную «корону». Подмигнул Дирмуту:

— Я сейчас, только отблагодарю Угу.

Пролез между жердинами и пошёл по загону, огибая притихших стригалей. Двое стражников последовали за господином.

Девка поднесла сидящему на досках батраку глиняный кувшин. Он сделал несколько больших глотков, остатки воды вылил на голову. Заметив Бертола, поднялся на ноги.

Понаблюдать за ними помешала тётка Рула. Она бесшумно подошла к Дирмуту сзади, схватила его за плечи и резко повернула к себе лицом.

— Вырос-то как! — И сгребла Дирмута в охапку.

Сегодня её объятия показались ему особенно фамильярными. От влажных поцелуев в обе щеки затошнило. Дирмут высвободился и отступил на пару шагов. От тётки разило ядрёным потом и чем-то приторно сладким. Конский пот пахнет намного приятнее. Две плотные повязки крест-накрест обхватывали её лоб, затылок и подбородок. Такими повязками нередко заменяли чепцы простолюдинки, постоянно занятые какой-то работой, — волосы не мешают, чепец не слетает. Но Дирмут не видел, чтобы тётка Рула кашеварила или промывала руно. Взгляд перекочевал с её головы на платье. Справа и слева, на уровне сосков, проступали пятна непонятного происхождения.

Рула приложила ладони к грудям:

— Это молоко. Как услышу плач младенца, так и теку. — Кивком указала в сторону. — А там мамки с мальцами.

С трудом сдерживая брезгливую гримасу, Дирмут оттянул от себя ткань куртки, проверяя, нет ли молочных отметин.

Увидев кого-то за его спиной, тётка раскинула руки:

— Дай-ка я тебя обниму. — И прижала к себе Бертола.

— Нам пора, — проговорил он, отклоняясь назад. — Мама уже волнуется.

Тётка чмокнула его в нос:

— Позвала бы вас в гости, да стыдно. Вы ведь к роскоши привыкшие.

Неожиданно для себя Дирмут проговорил:

— А ты позови. — Посмотрел на брата. — Пойдём?

Тот пожал плечами:

— Пойдём. Только ненадолго.

Дирмут кивнул тётке:

— Показывай, где ты живёшь.

Она стояла с таким видом, будто наступила на гадюку и боялась двинуться с места.