Это было самое большое приключение в моей жизни до того, как мой отец достиг вершины материального благополучия и мне исполнилось семнадцать. Я всё ещё оставалась наивной и весёлой, словно дитя, ухаживала за садом или гуляла среди зелёных холмов, не помышляя ни о кокетстве, ни о деньгах. Если же я рассматривала своё отражение в зеркале или в лесном ручье, то единственное, что я в нём искала, – так это сходство с моими родителями. Однако страхам, которые столь долго преследовали остальных, теперь было суждено омрачить мою юность.

Как-то раз душным и пасмурным днём я расположилась на диване. За открытыми окнами виднелась веранда, где мама сидела за вышиванием. Когда отец вернулся из сада, я стала невольным слушателем их разговора, столь странного и ужасного, что я буквально оцепенела.

– Случилась беда, – произнёс отец после долгого молчания.

Я видела, как мама вздрогнула и повернула к нему лицо, но ничего не ответила.

– Да-да, – продолжил отец. – Сегодня я получил опись всего своего имущества. Именно всего. И того, что я негласно одолжил тем, чьи уста запечатаны страхом, и того, что я своими руками закопал на пустынной горе, когда вокруг не было никого, даже птиц в небе. Выходит, даже воздух здесь выдаёт тайны? Или горы тут прозрачные? Или камни, по которым мы ступаем, хранят наши следы, чтобы потом предать нас? Ах, Люси, Люси, зачем мы только приехали в эти края?

– Но всё это, – возразила мама, – отнюдь не ново и не так уж страшно. Тебя обвиняют в некоем сокрытии доходов. Чуть позже ты заплатишь больше налогов и отделаешься штрафом. Конечно, не очень-то приятно узнать о том, что за каждым твоим шагом следят и что о тебе всё известно. Но разве это новость? Не мы ли все эти годы боялись и подозревали всех и вся?

– Да, и шарахались от собственной тени! – воскликнул отец. – Но это всё так, пустяки. Вот письмо, которое было приложено к описи.

Я слышала, как мама переворачивала страницы; она немного помолчала.

– Понятно, – наконец сказала она и продолжила, цитируя: – «От истинно верующего, коего Провидение столь щедро облагодетельствовало земными благами, Церковь ожидает более весомого подтверждения его искренности и благочестия». Вот где загвоздка, верно? Именно этих слов ты боишься?

– Именно их, – кивнул отец. – Люси, ты помнишь Пристли? За два дня до того, как исчезнуть, он вызвал меня на встречу на холме посреди равнины. На десять миль вокруг мы не увидели ни одной живой души. Если в каком-то уголке этой земли мы и могли быть уверены в отсутствии соглядатаев, так это там. Его буквально трясло от ужаса, когда он поведал мне свою историю. Он получил письмо наподобие этого и принёс мне черновик ответа, чтобы посоветоваться. Там говорилось, что он жертвует треть своего имущества. Я умолял его, если ему дорога жизнь, увеличить размер пожертвования, и, прежде чем мы расстались, он написал, что отказывает Церкви две трети. Так вот, через два дня он исчез, исчез на главной улице города в полуденный час и как в воду канул. О Боже! – вскричал отец. – Каким способом они отнимают жизнь у тела? Какую смерть они насылают, что не оставляет следов? Как получается, что плоть и кости, кои веками могут противиться могильному тлену, исчезают в никуда во мгновение ока? Одна мысль об этом внушает больший ужас, нежели сама смерть!

– Но неужели на Грирсона вообще нельзя положиться? – спросила мама.

– Ах, оставь это! – ответил отец. – Теперь он знает всё, что знаю я, и пальцем не пошевелит, чтобы спасти меня. К тому же влияние его невелико, и он подвергается опасности ничуть не меньше моего. Ведь он также живёт на отшибе, пренебрегает своими жёнами и не следит за ними должным образом, его открыто называют безбожником… И если он не купит себе жизнь куда более жуткой ценой… Нет, не верю… Я не испытываю к нему особой приязни, но никогда в это не поверю.