– Неужели ничего не осталось? Ну, хоть капельку! – взмолился бородач.

– Ни единой капли, – ответил отец. – Но если уж вы так исстрадались, рекомендую вам порыться у себя в карманах.

– Ах, вот оно что! – воскликнул бородатый. – Вы неверно обо мне думаете. Вы считаете меня эгоцентристом, любой ценой цепляющимся за жизнь. Позвольте же вам заметить, что, если бы все в этом караване погибли, мир бы немного потерял. Это всё человечьи козявки, плодящиеся, словно майские жуки, в трущобах Европы, которых я вытащил из мерзости и нищеты, из навозных куч и притонов. И вы ещё сравниваете их жизни с моей!

– Так вы, значит, миссионер-мормон? – спросил отец.

– О! – воскликнул бородач со странной улыбкой. – Миссионер-мормон, если вам угодно! Будь я обычным проповедником, я бы умер смиренно и безмолвно. Но поскольку я всю жизнь проработал врачом, мне открылись знания великих тайн и будущего человечества. Именно они за те пять дней, когда мы разминулись с основным караваном, попытались двигаться напрямик и оказались в этом жутком ущелье, в корне изменили мою жизнь и душу, и моя борода из чёрной как смоль сделалась седой.

– Так вы, значит, врач, – задумчиво произнёс отец, – связанный клятвой Гиппократа помогать больным и облегчать их страдания.

– Сударь, – ответил мормон, – меня зовут Грирсон. Вы ещё не раз услышите это имя и поймёте, что долг мой – не перед этим сборищем нищих, а перед всем человечеством.

Отец повернулся к остальным, которые уже достаточно пришли в себя, чтобы слышать и воспринимать его слова. Он сказал, что отбывает в свой отряд за подмогой, и добавил:

– Если вы снова окажетесь в подобном плачевном положении, внимательно посмотрите вокруг, и увидите, что земля не даст умереть с голоду. Вот, например, желтоватый мох, растущий под изломами утёса. Поверьте, он съедобен и прекрасно утоляет голод.

– Ха! – усмехнулся доктор Грирсон. – Так вы знаете ботанику!

– Не только я, – ответил отец, понизив голос. – Взгляните, вот туг мох ободран. Это ваш тайный источник провианта, ведь так?

Вернувшись в свой лагерь, отец обнаружил, что его товарищи вернулись с богатой охотничьей добычей. Поэтому они легко согласились прийти на помощь каравану мормонов, и на следующий день оба отряда двинулись к границам Юты. Само по себе расстояние, которое им предстояло преодолеть, было невелико, однако из-за исключительно неблагоприятного характера местности и трудностей с добыванием пищи их путешествие растянулось на три недели. За это время мой отец сумел поближе познакомиться со спасённой им девушкой и по достоинству оценить её красоту и высокие душевные качества. Я назову свою мать Люси. Фамилию её я упоминать не вправе, поскольку она вам наверняка хорошо известна. Я также умолчу о том, посредством каких неурядиц и бед это цветущее невинное создание, получившее блестящее воспитание и образование, вдруг оказалось в караване мормонов. Достаточно сказать, что, несмотря на все превратности судьбы, она обрела любящее сердце, достойное её самой. Тесные узы, связавшие отца и мать, возможно, отчасти обязаны своей прочностью весьма необычным обстоятельствам их знакомства. Их любовь не знала границ, и мой отец ради неё отказался от своих прежних намерений и отрёкся от своей веры. Не прошло и недели, что они провели в пути, как он оставил свой отрад, принял мормонство и заручился обещанием руки моей матери, как только они прибудут в Солт-Лейк-Сити.

Там они поженились, и вскоре на свет появилась я – единственный ребёнок в семье. Отец мой чрезвычайно преуспевал в делах и оставался верным моей матери, и сколь бы удивительным вам это ни показалось, но мне кажется, что по всему миру найдётся немного столь же счастливых домов, чем тот, где я родилась и выросла. Наиболее набожные и правоверные мормоны чурались нас как еретиков и маловеров, несмотря на все наши богатства. Сам Янг, этот ужасный деспот, с неодобрением взирал на то, как состояние моего отца росло день ото дня. О причинах этого я могу лишь гадать. Я жила в окружавшей меня атмосфере мормонских ценностей, в чистоте и вере. Некоторые из наших друзей имели по несколько жён, но таков был обычай, и почему это должно было удивлять меня больше, чем само замужество? Время от времени кто-то из наших богатых знакомых исчезал, его семья распадалась, его жёны и дома делились между церковными старейшинами, а имя его упоминали, лишь затаив дыхание и сокрушённо покачивая головами. Когда я вела себя очень смирно и о моём присутствии, возможно, вовсе забывали, разговоры на подобные темы возникали среди сидевших у вечернего камина старших. Я видела, как они продвигались друг к другу и опасливо оглядывались по сторонам. Из обрывков произнесённых шёпотом фраз я узнавала, как некто богатый, уважаемый, здоровый, в самом расцвете сил, кто-то из тех, у кого я сидела на коленях всего неделю назад, вдруг в одночасье лишался дома и семьи и бесследно исчезал, словно утренний туман. Это было, конечно же, ужасно, но разве не ужасна смерть – вселенская закономерность? И даже если беседа становилась откровеннее, полной многозначительных пауз и кивков, и в ней шёпотом упоминались какие-то ангелы-разрушители, то как малому ребёнку постичь подобные тайны? Я воображала себе ангела-разрушителя так же, как дети в Англии представляют себе строгого епископа или пресвитера, с каким-то смутным почитанием и уважением и без малейшего любопытства. Везде, в человеческом обществе или в дикой природе, основой жизни является страх. Я видела красивые, ухоженные дороги, цветущие посреди пустыни сады, богобоязненных работящих людей. Я наслаждалась любовью своих родителей и простыми радостями своей беспечной и беззаботной жизни. Так зачем мне было докапываться до ужасных тайн, на которых зиждилось наше процветание и благополучие?