Я киваю и, нацепив маску невозмутимости, делаю шаг к машине. Будто каждый день это делаю. На локте сжимается мужская ладонь, слегка подталкивая. Помогая мне подняться. Я, совершенно не ожидавшая такого поворота, вспыхиваю. До меня давно не дотрагивались, я редко позволяю кому-либо зайти в свою зону комфорта. Но Тарелкин и не спрашивал.

Кажется, это вообще первое наше касание за почти два года совместной работы. Кожу на руке странно печет.

Юрий Константинович галантно захлопывает за мной дверь, огибает капот машины и садится на водительское место. Его движения выверены до мелочей. Вставляет ключ в зажигание, заводит машину, отключает внезапно заговорившее радио.

Я незаметно потираю локоть, чтобы согнать странное покалывание, а потом тру зачесавшийся нос. Ужасно неуютное состояние.

– Можно открыть окно? – интересуюсь, потому что носовые пазухи зудят от стойких духов, пропитавших салон машины.

– Да, – Юрий Константинович нажимает на кнопку у себя на панели и пассажирское окно медленно опускается вниз на несколько сантиметров. – Он скоро выветрится, – коротко и будто отвечая на мой незаданный вопрос, говорит он. – Надеюсь, – добавляет приглушенно.

Духи Юли.

Не узнать невозможно. Дорогие и удушливые.

Я кидаю взгляд на правую руку шефа, покоящуюся на руле, и замечаю, что кольца больше нет. Значит, действительно, все.

Это развод так его меняет? Поэтому не чувствуется больше его темной давящей энергетики и желания придушить его, его же галстуками? Или меня переклинило после неожиданного проявления человечности?

Ресторан, который выбрали наши потенциальные партнеры, находится недалеко, но по одной только входной группе сразу становится очевидным: это не бюджетная забегаловка. Моя теория, что кто-то просто захотел красиво отобедать, становится все более реалистичной.

Хостес предлагает оставить верхнюю одежду в гардеробе и провожает нас за столик у окна, за которым еще никого нет. Тарелкин жестом руки указывает, куда мне следует сесть, я молча подчиняюсь, потому что в такой ситуации и, чего уж скрывать, в таком ресторане оказалась впервые. Я проскальзываю на синем диванчике ближе к окну, располагаю на столике папку, сумку – под столом. Юрий Константинович садится рядом, сминая мою зону комфорта к чертям. Диван тесноват для нас двоих, его колено касается моего, локоть задевает руку.

Высшая степень дискомфорта.

– В последствия татуировок входят такие пункты, как: заражение вирусными и бактериальными инфекциями, тяжелые аллергические реакции и интенсивный рост раковых клеток, – ни с того, ни с сего выдает Тарелкин.

Мой взгляд приклеивается к собственному запястью, которое я так опрометчиво выложила на стол, а затем удивленно переходит на профиль шефа. Он, как ни в чем не бывало, копается в телефоне, просматривая почту. Выдал из себя поток информации и делай с этим, что хочешь, Соня. Как всегда.

– Не знала, что вы мнительный, – произношу отстраненно.

– Это факты, – взгляд Тарелкина перемещается на чернильную ветку на моей коже. Это ощущается физически.

– С ничтожным процентом вероятности. Вам просто не нравится эстетическая сторона, не так ли? – буравлю его висок.

– И это тоже, – взгляд на запястье становится будто… не знаю, интенсивнее? Под ним кожа начинает воспламеняться и это похоже на психосоматику. Он накрутил меня со своими инфекциями.

– Я вас поняла, – берусь за закатанный рукав рубашки и медленно его отворачиваю, прикрывая место раздора.

Ну, значит какое-то время придется походить с длинным рукавом. А к лету этот консерватор смирится.