— У нас одинаковые глаза... — устремляя взгляд в окно, глухо говорю я. — Мам, что он ещё сказал? Он представился? Сообщил, как его можно найти? 

— А ты... ты хочешь? Хочешь встретиться со своими биологическими родителями? 

— Не знаю, — отвечаю я честно. — Но... Я хочу знать правду о себе. 

Мама нехотя кивает, сглатывает и говорит: 

— Он... Он сказал, что тебя буквально вырвали из рук матери и спрятали от них. Всё это как-то связанно с родителями девушки, твоей биологической... мамы. Все эти годы они тебя искали и... и хотят с тобой познакомиться, узнать, какой ты выросла. Он... он оставил свой номер телефона, просил, чтобы ты ему позвонила. 

— Хорошо. Дайте его мне. 

— Миш? — прикрыв глаза, словно ей больно, просит мама. 

Папа прочищает горло, лезет в карман халата рукой и, вынув из него клочок бумажки, дрожащими пальцами протягивает его мне. 

— Солнышко... 

— Всё в порядке, слышите? — перехватываю я листок, поднимаясь на ноги. — Хватит пускать сопли. Я по-прежнему ваша не в меру неуёмная дочь. Ничего не изменилось. 

— Обещаешь? — заглядывает мне в глаза мама. — Лерусь, мы с папой так сильно тебя любим... 

— И я вас люблю, но позвольте мне во всем разобраться, ладно? Мне это нужно. 

— Д-да... Конечно, мы не станем тебя отговаривать от... Но, милая, будь осторожна, хорошо? 

— Как всегда, мам. 

Я по очереди целую родителей в щёку и быстро покидаю гостиную, направляясь в сад.  

Пальцы жжёт клочок бумаги, зажатый в них. Что я ему скажу? Что спрошу? Знойный воздух, встретивший меня на улице, тоже обжигает кожу и лёгкие, но порыв ветра приносит прохладу и ароматы цветов, которыми так любит заниматься папа. Когда есть на это время, разумеется. 

Я захожу в тень небольшой беседки, деревянные стены которой сплошь увиты плющом, и сажусь на подушки, закреплённые на лавках. Листок с номером телефона, выведенным витиеватым почерком, оставляю на подушке сбоку от себя и накрываю его своим телефоном, чтобы шальной ветерок вдруг не унёс его с собой. 

Восьмёрка. 

Мы удивительно одинаково выводим эту вертикальную бесконечность. Тот же наклон, та же окружность. 

Даже страшно как-то... 

Сколько раз в редких приступах стыда, что одолевал меня, когда я в очередной раз отказывала родителям составить им компанию в походах в театр или на балет, я пыталась найти в нас что-то одинаковое? Каждый раз и пыталась. Но глаза... Или одинаковая восьмёрка... Найти подобную и очевидную схожесть априори невозможно. 

Я им не родная. У нас нет общих генов. Нет той незримой связи, что даёт одна кровь. 

Но я родная двум другим людям. Их продолжение. Их кровь и плоть. 

Забрали ли меня у них силой или нет, факта это не меняет — я родной ребёнок совершенно незнакомой мне пары человек. 

И это чертовки пугает... 

Я снова смотрю на цифры и, поддавшись порыву, быстро набираю их на всплывшей клавиатуре экрана телефона. Прижимаю тот к уху и слушаю гудки. 

Один. Второй. Третий. 

Я всё ещё не дышу, потому кружится голова. 

— Алло? 

Заставляю себя медленно и тихо выдохнуть, но способность говорить и думать напрочь отбивает. В горле сухо, как в самой жаркой пустыне, а в ушах вновь нарастает звон. 

— Лера? Лера, это ты?.. — тревожно спрашивают с той стороны, пока я продолжаю молчать, судорожно пытаясь понять, что со мной происходит. Мужчина вздыхает, молчит мгновение и говорит: — Если это ты, Лер... Прости меня, ладно? Я так долго тебя искал, и когда нашёл... Я поступил безрассудно... Не нужно было так... с ходу. Но, Лер, мы с твоей мамой хотим тебя узнать. Хотим, чтобы ты была в нашей жизни... Если... Чёрт, я так надеюсь, что ты тоже этого хочешь! Прости. Я не должен напирать. Если ты тоже этого хочешь, Лер, то приходи к нам, ладно? Бар «У дороги» на Полянской, мы работаем в нём и живём над ним. Ладно?.. Мы будем...