Эгле сворачивает на боковую аллею. Следую за ней. Молчание начинает угнетать – возвращаются мысли, которые мне совсем не нужны. Например, о том, как позволил проклятым жемчужинам собой завладеть.

- Я не хотел тебя обидеть, - говорю просто чтобы развеять тишину.

- Ты меня не обидел, - эхом отзывается жемчужница, но, кажется, мысли её где-то далеко.

Ещё какое-то время мы молчим, а затем она первая продолжает разговор.

- Тебе будет трудно меня понять. Я знаю, что ты ненавидишь Аяну и не испытываешь любви к тому миру, в котором мы живём. У тебя свой мир и свои привычки. Не для того, чтобы попрекнуть… Но всё-таки спрошу: разве ваши воины не берут наших девушек в плен?

Молчу. Конечно, берут. По самым разным причинам. Кто-то – из-за красоты. Кто-то – потому что укротить жемчужницу приятное дополнение к списку побед. Все без исключения жалеют о том, что сделали, и потому абсолютно честно говорю:

- Я бы не взял.

Эгле смотрит на меня и недоверчиво поднимает бровь.

- Не из любви к твоему народу. Скорее наоборот.

К моему удивлению Эгле отвечает заливистым смешком.

- Тут нечего гордиться собой! – мрачно добавляю я.

- Поговорим об этом как-нибудь потом, - обещает она. – Я просто имела в виду… Что твой народ и мой, оба по-своему хороши. Всё зависит от того, с какой виверны смотреть.

- И с какой смотришь ты?

- Конечно же с той, что это мой народ. А Аяна – моя сестра. И мне больно от того, что она умерла. Наверняка в мыслях ты проклинаешь её, но даже если бы она замучила досмерти десяток кожнаров… вряд ли я стала бы любить её меньше.

Молчу прежде ответить:

- Я могу понять.

Между нами снова повисает тишина, но уже не такая напряжённая, как была. А я замечаю, что мы едем вовсе не той дорогой, которой добирались до берега. Некоторое время оглядываюсь по сторонам, пытаясь сориентироваться. Не то чтобы это могло мне помочь, но вдруг… До чёртиков надоело не знать, где я нахожусь.

Видимо, мои движения не ускользают от внимания «госпожи», потому что она некоторое время наблюдает за мной, а затем говорит:

- Я хочу осмотреть берег с другой стороны. Пересечём реку, проедем по карнизу над морем, поднимемся по северному склону и на лодке вернёмся назад.

После паузы она добавляет:

- Я выбираю место, где построю себе новый дом. Мне нравится этот карниз. С одной стороны – река, - с другой – обрыв.

- Легко оборонять.

- Ага.

С улыбкой смотрит на меня, и я с удивлением понимаю, что улыбаюсь в ответ.

Хотелось бы мне знать, что в эти мгновения творится у неё в голове…

***

Этот кожнар не такой уж дикарь. Меня удивляет его спокойствие и то, что он не пытается срывать на мне злость. Мы едем по парку в молчании, и я с удивлением ловлю себя на мысли, что мне с ним спокойно … Спокойнее, чем было бы с сестрой, или с Лорелей, или с кем-то другим. Глупо, учитывая, что он бы свернул мне шею, если бы не печать.

Но я ничего не могу с собой поделать. А ещё… У меня такое чувство, что он единственный в этом доме, кому я могу доверять.

В Пограничье было не так. Там не было интриг, потому что от тех, кто рядом с тобой, зависела твоя жизнь. А их жизни зависели от тебя.

Наверное, в радиусе ста миль вокруг он единственный, кто в этом способен меня понять.

Не потому ли дома запрещено держать россомах?

Останавливаю коня у реки. Никогда не задавалась этим вопросом, а сейчас вот хочу спросить:

- Как кожнары относятся к лодкам?

- Плохо, - признаётся Заяр.

Хмыкаю.

- Придётся потерпеть. Мостов через эту реку нет.

Заяр спокойно кивает в ответ. Подаю знак сёстрам, приказывая начинать готовить паром. Сама спускаюсь с коня и присаживаюсь на камне у реки. В этих местах я была… только очень давно. Там, за рекой, выше по склону – небольшое бунгало, в которое меня приглашала мать. Почему-то мне хочется поселиться поближе к нему.