— А я рада, что он такой шумный! — возразила я нахально. — Это значит, что он здоров, активен, и как всякий ребенок… то есть зверенок… то есть птенчик, шумен!

— Млад шум не любит, так и знай – зазеваешься, сожрет твоего ребенка-зверенка-птенчика!

— Пусть только попробует! Я ему брюхо распорю и вытащу птенца!

— Что-о-о-о? — всерьез рассердился простак Треден, который все никак не мог привыкнуть к моей манере насмешничать. — Если тронешь волка, я тебе голову откручу – хоть гавкать перестанешь, собака брехливая!

— Догони сначала, пень трухлявый!

— Хватит! — рявкнул Зен. Как только мэнчи подал голос, мы с Треденом замолчали, птенец прикрыл клювик, а Млад перестал ворчать-рычать. Зен среди нас самый сильный и приспособленный к выживанию, и мы вольно или невольно подчиняемся ему. — Я выйду осмотреться, посмотрю, как лег снег, и решу, как безопаснее идти. Вернусь к вечеру. Не грызитесь.

Застегнувшись и накинув капюшон, желтоглазый хлопнул по бедру, и Млад подошел к нему. Убрав тряпки, которыми мы заткнули щель, через которую и попали в пещеру, желтоглазый пролез наружу, а затем вылез волк.

Сразу стало холоднее и внутрь нанесло снежной пыльцы.

— Млад твой или Зена? — спросила я раздосадованно. Раньше меня успокаивала мысль, что зверь подчиняется Тредену, а не Зену, и в случае стычки будет выполнять именно приказы Тредена. Что, если я ошибаюсь?

— Он наш, — ответил бородач и тоже раздосадованно. — Когда нашли его волчонком, оба заботились.

— Не может такого быть. Волк видит нас как стаю, а в стае должен быть вожак. Кто вожак – ты или Зен?

— Чего ты хочешь от меня? За птенцом своим гляди, — ушел от ответа Треден и стал затыкать щели.

Я присела рядом с птенчиком, который, почувствовав свежее дуновение холода, заволновался. Я протянула руку, чтобы поправить «гнездо», и ощутила, как меня весьма болезненно прихватывают клювом за руку. Гуи считает меня мамочкой и проявляет любовь, пощипывая за всякие места. Даже боязно наклоняться к нему низко – вдруг за нос схватит или клюнет в глаз?

— Бяка-кусака, — пробормотала я, потирая руку. — Разве так ведут себя приличные гуи?

Птенчик предпринял еще одну попытку меня цапнуть, и когда я его отпихнула, с обиженным видом устроился на тряпках в сумке. Тряпки пованивали, но я пока не меняла их; заменю веточками, когда мы покинем пещеру.

Треден забил тряпками щель, проверил факел, подошел к нам и сел рядом.

Я подготовилась к продолжению нашего словесного сражения и, вздернув подбородок, начала:

— Птенец не такой уж…

— Что ты знаешь о Мэзаве? — перебил меня мэнчи.

— Страна, управляемая Великими матерями, страна без рабства,— ответила я, вспомнив рассказы Кирила. — Имеет выход к морю, говорят в ней на том же языке, что и в Ниэраде. В Мэзаву мечтают попасть многие дикарки, и некоторые женщ… то есть мэзы и декоративки пытаются сбежать туда.

— Таким, как ты, там и впрямь живется вольготнее. Ты прирожденная мэзавка.

— Мерзавка, то есть? — уточнила я со смешком.

Треден промолчал.

— Ну, спасибо! — фыркнула я, впрочем не обидевшись.

— Да брось ты это! — фыркнул и мэнчи. — Я так-то серьезно говорю. Много лет назад на ярмарке в третьем ов-вене отца Чау меня купил ни-ов из двенадцатого ов-вена отца Хауна. Звали его Слего. Молодой, совсем мальчишка, он отличался от ни-ов, которых мне доводилось видеть раньше. Чудак он был, но богатый. Я таскал его вещи, сопровождал в переходах, пока мы не добрались до двенадцатого ов-вена. Слего отвел меня к распорядителю, где меня зарегистрировали и переклеймили, и привел в лес. В выбранном месте мне быренько поставили времянку, принесли кое-какой скарб и вещи. Слего велел, чтобы я жил в этом домике и примечал, когда слышно богов. Иногда он приходил, выпрашивал про богов и про другое, угощения приносил, одежду – по выпивку ни раза не принес и строго запретил напиваться в деревне. Он обещал, что в лесу я проживу недолго, до зимы, а потом он заберет меня в город. Ох, знала бы ты, Ирина, каково южанину оказаться на севере, поселиться в лесу, где побалакать не с кем! Я жутко скучал по дому и всего боялся. Мало того что холодно, так еще и темно, одни ели вокруг, и боги та-а-а-к страшно сердятся…