Наверное, крестик. Он же носит крестик? Мы же с ним одной веры. Или нет? Ах, как же мало я знаю на самом деле о народе, бок о бок с которым прожила всю свою жизнь.

- Что глазками шаришь, Иришка? Отсосать, наверное, хочешь? Я к твоим услугам. Даже заплачу дорого. Очень дорого.

Я вздрагиваю. Вдруг осознаю, что так и сижу на корточках рядом со своим ведром. И моё лицо ровно на уровне его брюк. Там, где прямо на моих глазах появился и растёт, словно длинный порочный воздушный шарик, внушительный бугор.

Я поднимаюсь. Ноги затекли, их покалывает мелкими иголками. Только бы не схватило судорогой. У меня бывают судороги в последнее время. Я прислоняюсь к холодной подъездной стенке на всякий случай. Потом не торопясь под насмешливым взглядом Улдиса снимаю резиновые перчатки.

Зачем я их сняла? Пощёчину, для которой замахивается моя рука, можно было бы дать и в перчатке. Моя рука останавливается на полпути. Вовсе не из-за того, что Улдис успел перехватить мою руку. Нет. Я сама опускаю свою руку на полпути.

Потому что Улдис латыш. А я русская. Если он ответит мне тем же, ему абсолютно ничего не будет. Абсолютно. А вот меня могут даже привлечь. Например, за хулиганство. Или выслать из страны. Или ещё что-нибудь. Фантазия латышей не знает границ.

- Молодец, Иришка. Смотрю, ты уже поняла и приняла своё новое место в моей стране. Молодец. Умная девочка. Ты больше ничего не можешь. Я же могу сейчас нагнуть тебя прямо здесь, в этом ссаном подъезде, и вытрахать так, как захочу, и мне ничего не будет. Тебе просто никто не поверит. Да ты даже не сможешь написать заявление в полицию на языке той страны, где живёшь. И где тебе место только в уборщицах. Ведь так?

Так, конечно, так. Я могу ответить ему лишь взглядом, полным бессильной ненависти. Пусть только попробует прикоснуться ко мне. Пусть только попробует…

Серая пелена ярости застилает мне глаза. Красивое холёное лица Улдиса вдруг искажается, его правильные черты лица предстают безобразной маской плохого клоуна перед моим взором. Холодные стальные точки его глаз буравят меня двумя острыми иголками. Он с высокомерным видом вещает ещё что-то, я вижу, как шевелятся его губы, вдруг превратившиеся в два малиновых червяка.

Меня мутит от него. Я не могу дышать одним воздухом с ним. Он делает шаг ко мне, опустив одну руку на бугор в своих брюках. Я слышу, как тяжело он дышит. Совсем как там, в Юрмале, тогда. Тогда, когда солнце в Латвии светило одинаково для всех.

Тошнотворный запах его парфюма окутывает меня, словно могильным саваном. Он совсем близко, он рядом. Сейчас он коснётся меня. Моя ненависть и отвращение вдруг скручиваются клубком где-то в недрах моего тела, стремительно подкатывают к горлу и вырываются наконец наружу фонтаном зеленоватой блевотины.

Вонючая жижа мелкими ручейками неторопливо скатывается по острым стрелкам его брюк, по его руке, зажавшей бугор, оседая на начищенных до зеркального блеска ботинках…

Фонтан забористых ругательств взрывает вязкую тишину подъезда.

- О, как много русских слов ты знаешь, - кривлю губы в насмешливой ухмылке я. – А что, латышский никак не позволяет также красочно выразить свою мысль?

Улдис в бешенстве смотрит на меня. На миг мне кажется, что вот сейчас, сейчас он набросится на меня с кулаками. Но нет. Он быстро берёт себя в руки. Его глаза, только что метавшие раскалённые стальные молнии, вновь холодны, словно сталь на морозе.

Нарочито медленно он достаёт маленький белый прямоугольник и кидает его к моим ногам. Но его рука всё же слегка дрогнула, и прямоугольник падает в моё ведро с грязной водой.