Гаумата никак не мог избавиться от чувства тревоги. Ощущение того, что готовится что-то страшное, не покидало его…

Всю ночь Гаумате снились кошмары.

Вот он входит в зал для приемов и видит на троне Бардию, который держит в руках свою отрубленную голову. И эта отрубленная голова вдруг говорит: «Зачем ты предал меня, Гаумата?»

У Гауматы от ужаса подкосились ноги, дикий страх сковал ему уста.

А безголовый Бардия, встав с трона, роняет свою голову на пол. Голова катится по мраморному полу прямо под ноги Гаумате и продолжает повторять страшным голосом: «Зачем ты предал меня, Гаумата?! Зачем?»

Гаумата бросился прочь. Он метался в пустых залах и переходах, звал на помощь, но вокруг словно все вымерло. А Бардия преследует Гаумату, и в руке у него сверкает острый акинак. Тяжелые шаги мертвеца сотрясают дворец: тумм… тумм… тум-м-м…

Ноги Гауматы скользят на гладком мраморе, он то бежит, то ползет на четвереньках. Сердце готово выскочить у него из груди, он никак не может сообразить, где ближайший выход из дворца.

Безголовый мертвец все ближе и ближе, он настигает Гаумату и уже замахивается на него акинаком…

Гаумата закричал и проснулся.

Он был весь в поту, тонкая льняная рубашка прилипла к телу. В голове был полный сумбур, словно все случившееся во сне было явью.

Гаумата оглядел спальный покой, освещенный мягким светом бронзового светильника. За тяжелыми складками темно-синей занавеси ему почудилась фигура спрятавшегося человека. Гаумата протянул руку к скамье, на которой рядом с одеждой лежал короткий меч.

С мечом в руке Гаумата осторожно приблизился к портьере и резким движением отдернул ее в сторону. За портьерой была неглубокая ниша, она была пуста.

Гаумата облегченно перевел дух и сунул меч в ножны.

Снова ложась в постель, он положил меч рядом с собой. Предчувствие чего-то страшного и неизбежного давило на него. Это был страх не перед ночным кошмаром, который мог опять привидеться. Это было предчувствие неотвратимой беды.

«Ничего, – успокоил себя Гаумата, – вот вернется Бардия, и всем моим страхам наступит конец…»

Утром Гаумата долго и старательно молился Ахурамазде и всем Амэша-Спэнта,[33] уповая на то, что если ему, смертному, не дано предвидеть будущее, то пусть добрые боги, всевидящие и всезнающие, отвратят от него все напасти. И от его брата. И конечно же, в первую очередь от Бардии.

Всю первую половину дня Гаумата провел в царской канцелярии, разбирая донесения «царских ушей»,[34] непрерывно поступавшие со всех концов обширной державы. Из донесений было ясно, что большая часть населения Персидского царства одобряет все начинания Бардии и отдельные всплески недовольства в торговых городах и среди родовой знати никоим образом не выльются в обширные восстания.

В хорошем расположении духа Гаумата сел за обеденный стол. Перед этим он вызвал дворецкого, чтобы узнать у него, чем с утра был занят супруг Атоссы и как продвигаются поиски отравителя Вашти.

Дворецкий – это тоже был евнух – ничего не успел поведать Гаумате. В трапезную ворвался начальник стражи с выражением страшного смятения на лице и выпалил:

– Несчастье, о Лучезарный! Только что прибыл гонец из крепости Сикайавати. Твой брат убит!

Гаумата выронил из рук чашу с козьим молоком. Прислуживающая Гаумате рабыня громко вскрикнула, прикрыв рот ладонью. Дворецкий отступил в сторону, скорбно склонив голову.

– Что?! Что ты сказал? – с трудом вымолвил Гаумата, чувствуя, как в груди у него распространяется леденящий холод.

Начальник стражи перевел дух и уже более спокойным голосом произнес: