– Вы уже взрослые, чтобы понимать реалию жизни и сделать собственный выбор. К нам идёт Хан. Он идёт нас убивать. И, скорее всего, убьёт, потому что в ярости! Я не могу спасти вас всех, но в доме есть тайник. Место только на одного.

Я покосилась на сестру. Она на меня. Обе на отца:

– ТЫ...

Он в недоумении на нас.

– Они же за тобой, – чуть ли не хором с сестрой.

– А мы, – я сглотнула сухим горлом. – Если не убьёт сразу... насилие, – слово далось тяжко, – переживём, а потом отомстим!..

– Я никогда не был трусом! – горячился папа. – И не собираюсь скрываться, потому что не виновен в случившемся! Если попытаюсь удрать, Хан воспримет как признание вины, и тогда резать будет всю семью до последнего колена, а так... у вас будет шанс спастись. Хан может быть очень жестоким, но я надеюсь, что очевидное увидит. Я сдамся без боя. Убьёт – значит так, потому что его горе не передать словами, и он жаждет крови. Моей! И вашей... Мне не страшно умирать – я только за вас боюсь, поэтому...

– Нет, – мотнула головой сестра. Так категорически, что я опешила. Моя нежная сестрёнка, боящаяся и грозы, и молнии, не причинившая боли по злому умыслу ни единому существу, сейчас была истинной Юсуповой. Решительной и твёрдой, несгибаемой, несмотря на вероятный кровавый исход для всех нас.

А дом уже разносили, слышался грохот, выстрелы, крики, визг любовницы отца. Приближающийся топот...

– Пусть Данька, – кивнула Регина на меня.

– НЕТ! – вот теперь и я взбрыкнула.

– Дань!.. – почти с мольбой и болью взвыл отец, даже глаза засверкали, словно вот-вот слёзы пустит. – Хоть ты...

– НИКОГДА! – почти поперхнувшись негодованием. – Юсуповы никогда не оставляют своих! – отчеканила яростно. – И не предают! – добавила, а голос дрогнул, как бы я не страшилась показать, как боюсь. И чтобы скрыть накатывающий ужас, вжалась в отца, распахнувшего для нас объятия. И следом сестрёнка нырнула.

Я редко позволяла литься слезам, но эти запомнила... и думаю, навсегда! А потом наши уютные объятия были нарушены грохотом ломаемой двери...

Пленение/избиение отца/насилие над мачехой – которые смутно помнила, потому что готовиться к Аду и в нём оказаться – разные вещи. Я даже не понимала бросаемые Ханом в нашу сторону претензии и угрозы. Для меня он по-прежнему оставался ЛЮТЫМ монстром, посмевшим вторгнуться в чужую жизнь и сломать судьбы!

Потому и смотрела на него именно такими глазами. Осуждающими, презирающими, полными ненависти!

Хан меня больно за плечо дёрнул на выход с кладбища, а охранники его топали за нами и все как один мрачнее тучи.

Раньше они у меня были все на одно мерзкое лицо деградантов-насильников, у кого пороху хватает лишь на того, чтобы баб беззащитных трахать кучкой, а теперь... я стала их различать. Пока не понимала, чем именно отличались, но облик каждого немного прояснялся.

Хан меня толкал к машине, не так болезненно, как до этого за волосы, но когда у морга остановились, меня крупной дрожью перетрясло. И зубы предательски проклацали:

– Не пойду!

8. Глава 8

Глава 8

POV Даниила/Дань

Мотнула упрямо головой, вернее судорожно и нервно: «НЕТ!» Я вообще чуть слабину не дала, взмолившись меня не трогать.

Морг?! Ни за что!

Уже себе место там красочно представила. И тело своё... безжизненное и белое на металлическом выдвижном столе.

Но, схлестнувшись с тяжёлым взглядом карих глаз Хана, поняла, что моя истерика бессмысленна. Она не тронет и частички выезженной души этого монстра.

Под конвоем псов Хана и его самого, босыми непослушными ногами шлёпала по холодному полу пустынного, мрачного коридора. Чтобы не рыпалась, Хан меня за затылок держал так крепко, что в спину, будто тысячи игл воткнулись, и любое движение в сторону отдавалось жуткой болью и прострелом молний по телу. Я и пискнуть не могла – боялась, что забудется и сдавит сильнее, а у меня и без того от его пальцев синяки будут на коже.