Редкие встречные по стеночкам шарахались, и никто слова против нашего появления не говорил. Хан будто к себе домой заявился. А может, оно так и было! Морг – самое место для такого монстра, как Хан!

Все двери открыты, и даже холодильное отделение морга... как оказалось. Меня ноги туда не несли совсем. Я точно на невидимую стену наткнулась, и если бы не грубоватый хват и рык Хана: «А ну пошла!» – аккурат с толчком, я бы осталась на месте. А так... в дубильник чуть ли не влетела, едва лбом двери не распахнув, но вовремя успела руки выставить, и смягчить встречу со створками. Они послушно меня пропустили... в большое помещение с металлическими дверцами-ячейками во всю противоположную стену. Кафельный пол со стоком, патологоанатомический стол, мойка и разные приспособления для вскрытия. Но самое жуткое тут было – запах. Сладкий, тошнотворный, смешанный с ядрёной порцией медикаментов.

Меня замутило, даже рвотный рефлекс по горлу прокатился, и я торопливо рукой рот зажала. Оглядывалась в ужасе, а Хан чуть прошёл вдоль металлических дверец с чёрными ручками и потянул на себя одну из них. Помещение наполнил скрежет – выкатился столик с трупом, который плотно скрывала белая простынь. По очертаниям там был...

Хан её сдернул и я всхлипнула от отвращения. Шарахнулась было, но он в два шага ко мне приблизился и, за запястье так злобно дёрнул, направляя к обгорелому трупу кого-то очень мелкого и тощего.

– Смотри, – рыкнул на меня, схватив за волосы, потому что отворачивалась, не желая этого видеть. Чуть потряхивал, требуя моего полного внимания:

– Смотри!!! Это Моя Сестра!..

Я проскулила что-то нечленораздельно соболезнующее, кусая губы и сильно зажмуриваясь.

– А это! – с большей порывистостью, ещё один труп из соседней ячейки выкатил:

– Моя дочь, – со словами дёрнул покрывало... и меня вырвало. Слёзы глаза выжигали, меня безудержно рвало, а голос надо мной жужжал:

– Они бы носили любые грёбанные шмотки, какие бы я им дал, но ВАША семья их убила! – каждое слово вонзалось в сознание. Пронизывало его, ставя жирный крест на какой-либо возможности примириться нашим кланам.

Это было не просто страшно... Как, оказалось, случилось непоправимое. То, что обращало прахом надежды, что Хан простит нашу семью и будет к нам с сестрой снисходителен.

Только теперь я поняла весь смысл обрывочных фраз: «Больше нет... была... кровь за кровь...». Я глупая! Да! ДА! ДА!!! Сразу не поняла масштаб катастрофы. Вот почему отец так хотел спасти хоть кого-то из нас!

– Мне жаль, – утёрла рот ладошкой и подняла зарёванные глаза на Хана. – Правда, жаль... – не лгала. Не скажу, что он для меня обрёл человеческий лик, но его поступки... они стали понятней. Даже отклик в душе нашли.

– Своё прости, – сквозь зубы процедил, – закапай с ними в могилу. И впредь, – опять к себе дёрнул за шкварник – аж ткань жалобно треснула. – Если я говорю: «Сидеть!» – сидишь. Скажу: «Бежать» – помчишься. И даже сосать и лизать будешь, если мне это взбредёт в голову и кому скажу... Потому что ты и твоя сестра даже не шлюхи. Вы для меня вещи... И ты... даже имени не имеешь, ибо не заслужила. И молись, малолетняя шалава, чтобы Юсуп нашёл тех, кто, по его мнению, замешан в убийстве моей семьи!

Больше ни слова не проронил. Меня ослабевшую, зарёванную и до сих пор не отошедшую от увиденного, обратно за локоть вывел. Наплевав, запинаюсь я или нет, успеваю ли, и то, что мне хреново, протащил к выходу. Его верные псы были по-прежнему рядом. Держались в стороне и на меня почти не смотрели – понимали, что случилось.