Не надо трогать эту неизвестность, если ты равнодушен к ней, потому что твоя жизнь может измениться и твоя Судьба с недоброй усмешкой накажет тебя за любопытство.

В общем, зря я приехал к Нине. Зря… Вот какой вывод напрашивался.

Но всё ещё можно поправить.

— Спасибо за ужин, — говорю я и мысленно даю себе слово никогда больше не звонить ей, — ещё раз простите за вторжение, мне, в самом деле, пора.

— Поздно очень, никакой транспорт не ходит, — она смотрит на меня безнадежно.

— На машине доберусь, мосты сейчас не разводят…

Я встаю, Нина покорно ставит чашку на стол и тоже встает, чтобы проводить меня. Она молча идёт за мной до самой входной двери. Одевшись, берусь за ручку и только теперь замечаю — замок не защёлкнут, всё это время мы так и просидели в открытой квартире.

— Вы закрывайтесь получше, — говорю я вместо «До свидания»

— И это всё? – спрашивает она.

В голосе её натянутой до предела струной дрожит отчаяние. Я оборачиваюсь и встречаю взгляд Нины. В серых глазах мечется страх, читаю в них невысказанную мольбу не оставлять её сейчас. Ужас перед бесконечным глухим одиночеством проходящей ночи и всех последующих ночей.

Я сопротивляюсь ее взгляду, сопротивляюсь, как могу, один шаг за порог — и никаких обязательств, свобода! Нет. Я же человек… Мне не может быть все равно!

— Не всё, Нина… если ты скажешь остаться, то не всё…

И, уже не отдавая себе отчёта в дальнейшем, стягиваю куртку, не глядя цепляю за крючок вешалки, беру Нину за плечи. Это выходит грубо и, наверно, ей больно, но она не отталкивает — молчит.

Приходит странная обида, нестерпимое желание, чтобы меня она ждала. МЕНЯ! А не просто так, случайная встреча. Чтобы свет в ее окне не был мне чужим.

Я целую ее, жестко, зло, всё с той же обидой, и как будто наказывая. А она не противится, губы её отвечают, уступают, покоряются. Мне становится стыдно.

— Прости, — шепчу я.

А потом лавиной срывается и погребает под собой все прочие мои чувства потребность в нежности. Я хочу не столько физической близости, сколько быть близким с этой странной рыжеволосой Ниной, о которой, собственно, ничего и не знаю, кроме адреса, телефона и имени.

Час спустя в ее постели мы обретаем некоторую способность мыслить и говорить связно, но потрясение так глубоко, что наваливается сон. Может, проходит ещё час, или больше. Просыпаемся мы одновременно. За окнами по-прежнему темно, но приглушенный снегом шум машин, невнятные звуки за стеной, скрип полов сверху свидетельствуют о том, что уже утро.

А может, год прошел, и я давно просыпаюсь вот так, рядом с ней, а про телефонный звонок и всё прочее мне только приснилось? И ждёт она на самом деле меня, только меня, а не какого-то там Сергея.

Что это, выходит, я ревную?

Мысли идут поверху сознания, а в глубине одно: «Мне хорошо с ней, спокойно, я не хочу уходить».

— Тебе на работу надо? – спрашивает она.

— Да, но не так рано. Сколько сейчас времени, как ты думаешь?

— Не знаю, часов семь… А вот, — она приподнимает голову с моей груди, — я ведь так и не спросила, тебя как зовут?

— Виктор.

— Вик-тор, — повторяет она по слогам, нараспев. В ласковой темноте спальни не видно её лица, но я знаю, что Нина улыбается.— А по отчеству?

— Зачем тебе? Ну, Владимирович.

— Виктор Владимирович, — говорит она, словно пробует звучание моего имени на вкус, — красиво… — она ещё приподнимается, опирается на локоть, а другую руку протягивает к моему лицу. Лёгким, едва уловимым движением касается лба, проводит пальцем по носу, вниз до губ, очерчивает их, потом подтягивается всем телом выше, наклоняется надо мной и повторяет свои движения, но уже не рукой, а губами. Только тут я чувствую, что щёки у неё мокрые.