Я сказал это как можно мягче и попытался изобразить улыбку, должно быть, получилось плохо. Когда я потянул дверь на себя, в глазах её опять появился страх.

— Закричу! Откуда вы меня знаете? Кто вас подослал? Сергей? Это… он вам дал мой адрес? Да?!

— Нет, вы сами, полчаса назад, по телефону. Вот, смотрите: это Ваш номер? — я протянул ей мобильник с открытым списком входящих звонков.

Она посмотрела. Вернула мне телефон.

— Да… номер мой…

Сначала она не могла связать это: номер телефона, мой визит и какого-то Сергея, которого я знать не знал. Всё тот же страх и удивление в ее глазах, никаких эмоций больше, но вот — мелькнула догадка.

— Так это я что же, правда, не туда попала?

И она вдруг рассмеялась. Она всё смеялась и смеялась и не могла остановиться, смеялась до слёз, до икоты: — Не туда… попала не туда… а ты и приехал… а-ха-ха… а-а-а-а… приехал…

За дверью соседней квартиры послышался шорох, шарканье и звяканье цепочки.

Я делаю шаг вперёд и легко касаюсь её плеч, встряхиваю, чтобы прекратить истерический смех. Но и этого небольшого усилия оказывается достаточно, чтобы окончательно сорвать её. Нина переступает порог, подаётся вперёд, хватается за меня, утыкается лицом и начинает рыдать в голос. Она плачет безутешно, как обиженный ребёнок, тело её становится послушно моим рукам. Всё, что я могу — это обнять её крепче и ждать, пока она успокоится.

Дверь слева приоткрывается, в щель просовывается голова заспанной старушки с неприбранными жидкими белыми волосами, пряди свисают на сторону из-под пластмассового гребня. Дверь открывается шире, на пороге возникает вся фигура целиком. Старушка в белой ночной рубашке в синий горошек, на плечи накинут пёстрый шерстяной платок ручной вязки. И смотрит она на меня, как процентщица на Раскольникова.

Объяснения неизбежны. Чтобы их не допустить, я беру Нину за талию, отрываю от бетонных плит пола лестничной площадки, осторожно переношу через порог её квартиры, сажаю в прихожей на тумбочку для обуви.

Перед тем как прикрыть дверь, говорю старушке:

— Спокойной ночи.

***

Мы с Ниной сидим на кухне. Молча.

На газовой плите свистит и выбрасывает струйки пара пузатый коротконосый чайник. Наверное, Нина поставила его ещё до того, как я пришел, теперь он выкипел.

Она ничего не говорит, просто не замечает меня. Сидит, уставившись в одну точку.

Положение моё глупее некуда. Может, уйти? Я уже собираюсь вежливо распрощаться, но она отрывает взгляд от чего-то невидимого и переводит на меня, застенчиво улыбается, проводит пальцами по испачканной тушью щеке, потом говорит:

— Вот, свистун, выкипел, сейчас еще раз поставлю, чай пить будем. Я только умоюсь, ладно?

Я киваю и тоже улыбаюсь.

Нина встаёт, заново наполняет чайник, ставит на плиту и уходит из кухни.

Теперь я могу оглядеться, при Нине мне неудобно было рассматривать кухню. Впрочем, смотреть особо не на что.

Дом старый, из тех, что фасадами выходят на Большой проспект Васильевского острова. Квартиры за этими фасадами могут быть самыми разными: от апартаментов в два этажа до клетушек без ванных комнат и с такими вот крошечными кухоньками. Мебели на кухне мало. У окна стол, по двум сторонам от него по табуретке, у двери холодильник, над раковиной газовая колонка, рядом плита, над холодильником навесной шкафчик с непрозрачными дверцами, а на самом холодильнике сушилка для посуды, прикрытая цветным вафельным полотенцем. Вот и всё. На подоконнике герань и пустая пепельница.

Занавески на окне кухонные, короткие, в половину рамы. Перед ними ещё подвешен тюль во всё окно. Стены оклеены серыми моющимися обоями с какими-то крупными розово-сиреневыми цветами, вроде лилий. На полу зелёный линолеум, рисунком напоминающий малахит. От этого «каменного» пола кухня кажется ещё меньше и как-то унылее. Но очень чисто. Пол, раковина, колонка и плита просто блестят, кухонный стол тоже — на них ни пятнышка. В чайник можно смотреться, как в зеркало.